— Поставьте на землю.

— Что? — удивился Фалль.

— Поставьте портфель на землю перед собой.

Фалль уставился на него:

— А что это у вас в руках?

— Топор.

Фалль, не выпуская из рук портфель, сделал пару шагов по направлению к Перу.

— А ключи тоже Бремера? — спросил Пер.

Фалль не ответил. Он остановился в десяти — двенадцати шагах от него. Лица его Пер по-прежнему не видел.

— Не думаю, что это портфель Бремера, — продолжил он. — Это ваш собственный… впрочем, это одно и то же. Вы же Ганс Бремер, не так ли? Вы же носили именно это имя, пока работали с моим отцом?

Фалль молчал, не двигаясь с места.

— Думаю, вас разоблачила Джессика Бьорк… Она нашла квартиру Бремера, чтобы поговорить с ним о своем друге, Даниеле Веллмане, который снимался у вас под именем Маркус Люкас. Он заразился СПИДом во время съемок… Но когда Бремер открыл ей дверь, она его не узнала. Это был не тот Бремер, который стоял за видеокамерой…

Фалль по-прежнему молчал.

— И Бремер рассказал Джессике, что он всего-навсего «вратарь», или как там у вас это называется… Кто-то другой позаимствовал его имя для работы в порноиндустрии… и все шло хорошо, пока Маркус Люкас не заболел, а Джессика Бьорк не потребовала денег за молчание. Тогда пришло время спалить студию… и Томас Фалль мог опять стать Томасом Фаллем, поскольку имя Бремера сгорело вместе с его хозяином…

Фалль несколько секунд помолчал. Потом начал возиться с застежками портфеля.

— Да, — сказал он хрипло. — Я и вправду работал на твоего отца. И я снял деньги с его счета, когда его хватил удар… но я имел на это право. — Он поднял голову и посмотрел на Пера. — Ведь Джерри был и моим отцом… Мы сводные братья, ты и я.

Пер вздрогнул и опустил топор:

— Братья?

Фалль сунул руку в портфель:

— Ну да… сводные. Джерри жил с моей матерью только одно лето, в конце семидесятых, но этого, как видишь, хватило… Он меня не знал, да я ему ничего и не говорил. Но мной-то он был доволен куда больше, чем тобой, Пер. Он даже и в мыслях не держал, как я его ненавижу.

Пер слушал и пытался разглядеть лицо Томаса Фалля под кепкой. Неужели они и вправду похожи?

Внезапно Фалль сделал какое-то резкое движение — полуослепленный светом фар Пер не мог понять, в чем дело, видел только, что тот открыл портфель и что-то там повернул.

Раздалось резкое шипение, и Фалль бросил портфель в Пера. Из портфеля вырвались яркие языки пламени. Пер отскочил, но недостаточно быстро. Клейкая жидкость из портфеля выплеснулась ему на рукав, и куртка загорелась таким же белым, ярким и горячим пламенем.

Странно, но боли он не чувствовал. Пер бросил топор и побежал назад, краем сознания отметив шаги за спиной, чмокающий хлопок автомобильной дверцы и натужный хрип стартера. Мотор завелся.

По траве за ним тянулись огненные ручьи, но он уже был вне пределов досягаемости.

Мотор взревел — Фалль, очевидно, посчитал дело сделанным и уехал. Пер отчаянно пытался погасить липкий огонь на руке. Напалм — вспомнил он кадры вьетнамской войны.

В каменоломне не было ни капли воды. Только сухие камни. Он упал и начал кататься по земле, пытаясь сбить огонь, но мгновенно сообразил, что это ничего не даст, и начал правой рукой горстями засыпать огонь ледяной щебенкой.

Но ничего не получалось — огонь все глубже вгрызался в толстую ткань.

Он почувствовал резкую боль.

Только не потерять сознание. Запах горелого мяса… знакомый резкий запах горелого мяса. В глазах потемнело, точно кто-то опустил над ним дрожащий темный полог. Он, почти ничего не соображая, продолжал сыпать и сыпать мелкие камни на горящую руку. Наконец ему это удалось.

Вдруг он опять услышал звук мотора. Он поднял голову и, как сквозь туман, увидел приближающийся «форд». Преодолевая головокружение, встал и попытался отскочить, но было уже поздно.

Радиатор «форда» поднял его в воздух, он оказался на капоте, ударившись головой в лобовое стекло, потом его отбросило на скалу. Он сильно ударился грудной клеткой и левой ногой, на какое-то мгновение отключился, но почти сразу пришел в себя… Он лежал, скорчившись, на холодном камне. По лицу текло что-то теплое. Кровь из рассеченной брови и разбитого носа. Пер поднял глаза. У Томаса Фалля в руках была канистра.

Сюрприз в том, что никакого сюрприза нет.

Каждое движение причиняло острую боль. Он сидел на подогнутых коленях и удивлялся, почему бензин кажется таким теплым. В сравнении с холодным вечерним воздухом бензин был почти горячим, и он чувствовал сильное жжение, когда тот попадал на содранную кожу лица.

Бензин из канистры лился не постоянно, а выплесками, с бульканьем, словно кто-то жадно пил воду. Потом бульканье прекратилось, и он равнодушно проследил, как пустая канистра полетела в сторону.

Теперь он сидел в большой луже, и вся одежда была пропитана бензином. Пер оперся на руки и сделал попытку подняться. Он никак не мог сфокусировать зрение… Томас Фалль казался размытой тенью на фоне последней темно-багровой полосы заката над горизонтом.

Тролль, смутно подумал Пер. Его сводный брат выглядел точно как тролль.

— Вальпургиева ночь, — произнес Фалль без выражения. — По всему острову зажигают костры.

Он полез в карман, достал коробок спичек и встряхнул. Спички громыхнули — тихо, коротко и глухо.

Пер вдруг осознал, что мог бы попытаться попросить о пощаде. Попросить брата о пощаде.

Ради Ниллы. Сколько часов осталось?..

Пер открыл рот.

— Я буду молчать… — прошептал он.

Сводный брат не ответил. Вместо ответа он достал спичку, аккуратно закрыл коробок и чиркнул. Спичка зашипела и вспыхнула в каком-нибудь метре от Пера, и в темной каменоломне огонь ее показался Перу таким ярким, что он закрыл глаза.

Закрыл глаза и ждал.

Сколько сотен метров до хижины Пера? Семьсот пятьдесят… может быть, восемьсот. Герлоф вспомнил, как его приятель Эрнст повесил на дороге рекламный щит с надписью: «Скульптуры из камня — 1 километр», — но это он преувеличил. Герлоф утешал себя этой мыслью.

— Не так уж далеко, — пробормотал он себе под нос.

Он знал когда-то каждый сантиметр этой узкой, ухабистой дороги. Несчетное количество раз ходил он по ней — навестить приятеля. Но последний раз Герлоф был в доме Эрнста лет шесть-семь назад… Ему было тогда семьдесят пять, он был здоров и почти молод.

Каждый шаг отдавался болью в тазобедренных суставах, и он шел короткими, осторожными шажками. Дорога казалась ему бесконечной, она широкой дугой огибала каменоломню, только в самом конце ее, очень далеко, маячила хижина Эрнста.