Оставляю конверт на безупречно заправленной бидермайеровской постели Анны. Управившись, подсаживаюсь к Бергер в машину и начинаю рассказ о поездке в округ Джеймс-Сити, об оставленной палатке и длинных бесцветных волосах. Та внимательно слушает и ведет машину с таким знанием дела, точно всю жизнь провела в Ричмонде.

— Мы можем доказать, что они принадлежат Шандонне? — наконец спрашивает прокурор. — При условии, что, как обычно, у нас нет луковиц. Ведь найденные на местах преступления волосы были тоже без корня, так? На ваших местах преступления, где убили Льонг и Брэй.

— Без корней, — соглашаюсь я, хотя мне очень не по вкусу пришлось, что преступления оказывают «моими». Не мои они, безмолвно протестую. — Волосы выпадали сами, значит, без корней, — говорю Бергер. — Есть способ определить митохондриальную ДНК по стволам. В общем, да, можно с определенностью сказать, принадлежат ли ему волосы из палаточного лагеря.

— Вы не могли бы поподробнее, — просит собеседница. — Я не эксперт по митохондриальным ДНК. И в волосах не разбираюсь, раз уж на то пошло, особенно в таких.

ДНК — трудная тема. И объяснять человеческую жизнь с точки зрения ее молекулярного устройства... Не все способны или хотят объять это разумом. Копы и прокуроры обожают прибегать к ДНК-экспертизе, зато терпеть не могут рассуждать об этом с научной точки зрения. Очень мало кто понимает, как все устроено. Большинство даже произнести правильно не способны: дезоксирибонуклеиновая кислота. Я объясняю, что ядерная ДНК — то, что мы получаем, располагая клетками с ядром, такими как клетки крови, мягких тканей, семенной жидкости и корней волос. Она наследуется в равной степени от обоих родителей, поэтому, если взять пробу, мы в состоянии «прочесть» человека, фигурально выражаясь, сравнить его личный профиль с любым другим биологическим образцом, который он оставил, к примеру, на другом месте преступления.

— А разве нельзя попросту взять волосы из палаточного лагеря и под микроскопом сравнить их с найденными на местах преступлений? — недоумевает Бергер.

— С переменным успехом, — отвечаю. — Изучение микроскопических характеристик в данном случае мало что даст, поскольку образцы не пигментированы. Самое большее — можно будет подтвердить, что морфологически они совпадают или имеют много общего.

— Присяжных не убедит, — вслух размышляет прокурор.

— Ни в коей мере.

— Однако если мы не произведем микроскопического сравнения, защита поднимет этот вопрос, — рассуждает Бергер. — Они поинтересуются: «А по какой причине вы не сделали анализ?»

— В общем-то, если надо, мы можем провести микроскопическое сопоставление.

— Тех, что обнаружены на теле Сьюзан Плесс, и волос из ваших дел.

— Если надо, — повторяю я.

— Объясните про стволы. Как в их случае работает ДНК?

Рассказываю, что митохондриальные ДНК находятся в стенках клеток волос, ногтей, зубов и костей и представляют собой молекулы — так сказать, составляют наш фундамент, камень с цементом. К сожалению, такая молекула наследуется только по женской линии. Привожу аналогию с яйцом. Представим, что митохондриальная ДНК — белок, а ядерная — желток. Нельзя сравнить одно с другим. Но если вы заполучили ДНК из клетки крови, тогда считайте, что имеете в своем распоряжении целое яйцо и можете сравнивать митохондриальные ДНК с им подобными, белок с белком. Кровь у нас есть, поскольку Шандонне пойман. В больнице ему делали анализы. Так что мы располагаем полным профилем и готовы сравнить митохондриальную ДНК неизвестного волоса с той же молекулой из его крови.

Бергер внимательно слушает, не перебивая. Она впитывает все, что я говорю, и, похоже, успешно вникает в суть. Опять же никаких пометок. Затем спрашивает:

— У вас в доме его волосы остались?

— Не знаю, нашла ли что-нибудь полиция.

— Учитывая, что с него сыплется в изобилии, думаю, обязательно должно было что-то остаться. Или у вас в доме, или во дворе, когда он катался в снегу.

— Что ж, резонно.

— Я читала об оборотнях. — Бергер неожиданно перескакивает на другую тему. — По всей видимости, в истории действительно существовали люди, которые искренне считали себя оборотнями. Ведь есть ведовство, черная магия, сатанистские культы. Верят в укус оборотня, пьют чужую кровь. Думаете, возможно, чтобы Шандонне действительно считал себя нежитью?

— И, таким образом, не мог быть признан виновным ввиду невменяемости, — отвечаю я, сообразив, что защита вполне способна прибегнуть к такому трюку.

— В начале шестнадцатого века в Венгрии жила некая Алжбета Батори-Надасди, известная под прозвищем Кровавая Графиня, — продолжает Бергер. — Предполагают, что она пытками уморила около шестисот молодых женщин. Купалась в их крови, считая, что таким образом навсегда сохранит молодость и красоту. Припоминаете?

— Смутно.

— Согласно легенде, графиня держала молоденьких женщин в подземной темнице, откармливала их, потом пускала несчастным кровь и купалась в ней, а затем заставляла других пленниц слизывать ее со своего тела. Как многие полагают, она считала полотенца слишком жесткими для своей нежной кожи... Летописцы упустили очевидное. На мой взгляд, тут явно присутствует эротический момент. Убийства на почве вожделения. Даже если преступник действительно верит в магические силы крови, все равно многое замешано на власти и сексе. Будь то красавица графиня или какая-нибудь генетическая аномалия, взращенная в подземельях французского особняка.

Сворачиваем на Кентербери-роуд, въезжаем в лесистый зажиточный район Виндзор-фармс, на самом отшибе которого, отгородившись от шумной скоростной трассы высоченной стеной, жила Диана Брэй.

— Дала бы правую руку на отсечение, лишь взглянуть на библиотеку Шандонне, — говорит Бергер. — Уж очень хочется знать, на каких он воспитывался книгах — не считая исторической и научно-популярной литературы, которой якобы пичкал его отец. Болтун. Интересно, кстати сказать, знает ли он про Кровавую Графиню? Что, если наш приятель обмазывался кровью в надежде на волшебное исцеление?

— Есть версия, что он купался в Сене, а потом, уже здесь, в реке Джеймс, — отвечаю я. — Возможно, по той же самой причине.

— Что-то библейское, не находите?

— Вполне вероятно.

— Наверное, он и Библии начитался, — предполагает моя собеседница. — Не почерпнул ли Шандонне вдохновение у французского серийного убийцы? Был такой Жиль Гарниер; убивал мальчиков, съедал их и выл на луну. В средние века во Франции вообще много было так называемых оборотней. В общей сложности обвинили тридцать тысяч человек, можете себе представить? — Бергер провела серьезные изыскания, сразу чувствуется. — И еще одна чудная мыслишка, — продолжает она. — В фольклоре отмечено, будто от укуса оборотня человек становится таким же. Что, если Шандонне пытался превратить жертв в себе подобных? Хотел подыскать себе что-то вроде невесты Франкенштейна, пару, так сказать?