Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мерзкий скрипучий смех, как пощечина, прилетает по моей щеке.
— Любишь. — Кивает он, снова усмехаясь. — Конечно любишь, ты ведь не глупая. Но только не его, а то, что имеешь благодаря положению моего сына, которое даровал ему я.
— Не смейте, — шиплю я, готовая от безумия броситься и расцарапать его старческое лицо.
— Достаточно! — грубо осекает он меня. — Мой сын был отравлен. И я не позволю, чтобы ты и дальше оскверняла его своей ложью.
Закусываю губу и делаю несколько порывистых вдохов, едва ли не задыхаясь от презрения, скрытого в его словах. Он ничего не знает. Я ничего не делала. Пока в суматохе панических мыслей не вспоминаю, что накормила его тем самым пирожным, которое Малика принесла мне, которое она отказалась попробовать и настаивала, чтобы я съела его как можно быстрее. Аллах! Этот яд предназначался мне. И приезд падишаха не случайность. Меня подставили!
— Пирожное, — с поражением выдыхаю я, чем еще больше подогреваю его гневный взгляд, и как можно скорее собираюсь с мыслями. — Одна служанка подарила мне утром пирожное, которое съел Джафар. Больше он ничего не ел, только пил, но напиток я готовила лично и не оставляла без присмотра...
— Что за служанка?
— Девочка, Малика, — быстро тараторю, покупаясь на его искреннюю заинтересованность. — Она заменяет свою мать на кухне.
Падишах поворачивается к своим людям и отдает указание человеку, лицо которого скрыто, кроме его глаз, ненавидящих меня еще с самой первой встречи. Мой взгляд скользит к его руке, вместо которой блестит позолоченный протез, и осознание ползет по венам огненной змеей. Зураб. Он выступает вперед, отдает своему господину бумаги, после чего кивает и удаляется прочь.
— Мы опросим девушку, — падишах теперь обращается ко мне, двигаясь к высокой тумбе, на которую кладет те самые бумаги, и подзывает меня рукой.
— Подойди.
Я глубоко вздыхаю и выполняю его требование, сосредотачиваясь на каждом своем движении.
— Подпиши, если хочешь прожить остаток своей жизни в достатке и здравии. — Мои глаза расширяются. — Ты ведь не глупая, понимаешь, что такое наследство лишь обуза для тебя. Откажись от него, и я смягчу наказание.
Открываю рот и тут же закрываю обратно, замечая, как что-то уродливое появляется на лице мужчины, убеждающего меня, что хочет помочь. Только эта же помощь обернется моим наказанием. И моим предательством. Джафар никогда не отдал бы ему и песчинки от своего государства. И я не отдам. Пусть сама еще не знаю, что делать со всем этим, но обещаю, что разберусь. Ахмед поможет… Прикусываю свой язык, умоляя себя остановиться. В моменте я даже поддаюсь мысли, что Джафара действительно больше нет. Но что-то бурлит во мне при одном только упоминании о его смерти, будто мое тело отторгает даже малейшую попытку принять эту информацию. Будто чувствует, что меня обманывают и что мой муж жив.
Вздергиваю подбородок, занимая позицию хозяйки Черного дворца, и произношу с такой же строгостью:
— Я хочу увидеть своего мужа. Пока не увижу его тело, ничего не подпишу.
Взгляд падишаха ожесточается. Но в остальном его лицо остается неподвижным. Украдкой перевожу дыхание, но отступать не собираюсь.
— Условия здесь ставлю я. И не вынуждай меня использовать свой титул в полной мере, девчонка.
Горькая обида простреливает в самое горло. Девчонка. Вот кто я для него. Грязная девчонка, зацепившаяся за руку его сына.
Я уже собираюсь ответить ему, как двери распахиваются, и в комнату заводят Малику. Пульс в тот же миг ускоряется и начинает тарабанить где-то в висках.
Порываюсь в ее сторону, но крепкая хватка на предплечье вынуждает меня обернуться и встретиться с отрицательным покачиванием головой падишаха. Мое дыхание резкое, рваное, кричащее о моем возмущении, однако я позволяю ему оттеснить меня в сторону и самому направиться к ней.
Девочка выглядит напуганной и, как только замечает приближающегося к ней правителя, опускает голову и падает на колени. Падишах поджимает губу, одобрительно кивая головой, а потом переводит взгляд на меня, показывая, как подобает его встречать. Только в моем случае ему придется применить силу, чтобы поставить меня на колени.
— Девчонка все отрицает, — слышу, как бурчит подоспевший к падишаху Зураб.
— Встань, дитя.
Малика неуверенно выполняет его просьбу, страшась поднять голову. Но в конце концов она обращает взгляд на старика.
— Тебе не о чем волноваться, если ты будешь говорить правду.
— Да, мой великий правитель, — раздается глухой голос болтушки, которая сейчас словно проглотила свой язык и нарочно не смотрит в мою сторону.
— Видела ли ты сегодня свою госпожу, Малика?
Девочка сглатывает и… отрицательно качает головой. Мое сердце камнем падает куда-то вниз. Она не может…
— Хорошо. То есть ты не видела свою госпожу и не предавала ей ничего из угощений?
Она не отводит взгляда от падишаха.
— Нет, мой великий правитель. Не видела и не передавала.
— Сегодня ты опоздала. Объяснишь?
Девочка расправляет на животе платье и теперь более уверенно произносит:
— Сегодня я действительно опоздала на работу, потому что помогала маме принять лекарства, соседи могут подтвердить, во сколько я вышла из дома. А после того, как явилась на кухню, больше никуда не уходила с нее. Разве что на склад за продуктами.
Падишах переводит внимание на Зураба, в то время как я задыхаюсь от лжи маленькой змейки. Как она могла?
— Кухарки и другие слуги подтвердили эту информацию, — кивает тот.
— Спасибо, Малика, ты свободна.
— Нет! — наконец прорезается мой голос, и, дрожа всем телом, я устремляюсь к служанке. — Ты лжешь! Скажи им! Скажи, что говорила мне, маленькая лгунья! Ты хотела отравить меня! Ты…
Срываюсь на болезненный крик, когда на затылке вспыхивает жжение и меня рывком ставят на колени, дернув голову так, чтобы я посмотрела на их правителя. Но я из последних сил уворачиваюсь, пока в сознание не врезается мерзкий хриплый голос:
— Я дам тебе последний шанс, Джансу, проявлю милосердие, если ты выполнишь мою просьбу. Но хочу, чтобы ты знала: я сделаю это только потому, что ты носишь в себе его ребенка.
Из груди вырывается глухой звук, и я замираю. Тело становится вялым, а руки тяжелеют,
