разбитым губам ватный скатыш, словно заставлял пациента съесть его, но тот противился, мычал и ругался… Не могу больше смотреть на кровь! Осточертело все! Бежать отсюда, бежать! Вернуться в родной город, запереться в холостяцкой берлоге, лечь на диван перед телевизором и неделю подряд смотреть передачи про животных, про красивых и уродливых, добрых и свирепых, хищных и травоядных зверей, чьи отношения с миром всегда чисты и естественны, лишенные фальши и лицемерия.

Мужчина с автоматом по-прежнему курил на дороге и делал вид, что я ему до лампочки. Надо проверить, насколько он неуклюже шпионит за мной. Воровато оглянувшись, я быстрыми шагами зашел за угол медицинского пункта, прислонился к стене и сложил на груди руки. Ждать пришлось недолго. Грохоча ботинками и тяжело дыша, мой преследователь выскочил из-за угла, едва не налетев на меня, тотчас остановился и с предельным вниманием стал рассматривать землю у себя под ногами, словно потерял здесь сто долларов.

– Хэллоу! – приветливо воскликнул я, вскидывая руку вверх, и с лучезарной улыбкой прошествовал мимо.

Теперь шпион старался держаться от меня подальше, но всякий раз, когда я оборачивался, видел его физиономию, выглядывающую из-за угла здания или забора. Меня интересовал вопрос: насколько будут серьезны его намерения задержать меня, если я попытаюсь выйти за пределы лагеря?

Я был не совсем прав, когда посчитал лагерь свалкой старой и разбитой техники. На ровной площадке, засыпанной песком и огороженной колючей проволокой, я увидел группу людей в военной форме, которые с усердием чистили и смазывали орудия. Пока я шел мимо площадки, то успел насчитать никак не меньше десяти гаубиц и дюжины минометов. По периметру стояли колесные бронетранспортеры вполне грозного вида. Вдоль техники, поглядывая за работой подчиненных, ходили командиры. Они покрикивали на бойцов и пинками учили их добросовестности. Стоило мне замедлить шаг и остановиться напротив бронетранспортера, как тотчас ко мне подскочил один из командиров и, размахивая руками, грозно закричал. Не знаю, на каком языке он ко мне обращался, но я сразу понял, что он просил меня убраться вон.

Размышляя над тем, какое отношение эта военизированная компания имеет Игре, и какими снарядами – резиновыми или обыкновенными, стреляют эти гаубицы, я дошел до конца лагеря. Дорога привела меня к выездным воротам, опутанным колючей проволокой. Тут же были оборудованы огневые позиции, и над мешками с песком торчали головы в касках. За воротами волнами простирались пологие холмы, поросшие, как мне показалось, неухоженными чайными кустами. Между ними змейкой скользила разбитая грунтовка, которая уходила в лес. На сырой глине отчетливо были видны многочисленные следы автомобильных протекторов. Наверняка эта дорога связывает лагерь с цивилизованным миром.

В качестве эксперимента я подошел к воротам и сделал вид, что хочу открыть их и выйти из лагеря, но тотчас услышал, как клацнул затвор. Один из бойцов, сидящих в окопе, зарычал и направил на меня автоматный ствол. Я улыбнулся и отрицательно покрутил головой, давая понять, что вовсе не хочу менять столь близкий моему сердцу и несказанно гостеприимный лагерь на проклятую свободу.

Мой шпион, зная, что через ворота я не смогу выйти, спокойно стоял поодаль, дожидаясь, когда я поверну в обратную сторону. Я так и сделал. В душе появилось чувство азарта. Что ж, теперь можно поиграть. Крот приставил ко мне увальня с автоматом и считает, что я не смогу уйти из лагеря?

– Хэллоу! – снова приветствовал я шпиона, который сидел на обочине дороги и нюхал цветок.

Площадка с боевой техникой, медицинская часть, котельная… Я шел быстро, едва ли не бежал, увеличивая дистанцию между мной и моим преследователем. Перед тем, как свернуть за угол котельной, я обернулся и помахал ему рукой. Затем кинулся к трубе, схватился за скобы и поднялся до середины. Тут объявился мой шпион. Хватая воздух широко раскрытым ртом, он замер у подножья трубы и принялся с тревогой озираться по сторонам. Во все стороны посмотрел, а вот задрать голову вверх не догадался. Ну точно как свинья под дубом! Я едва сдержался, чтобы не крикнуть ему сверху: "Хэллоу!" Он рассерженно взмахнул рукой и побежал дальше, к цистернам с мазутом и кучам угля.

Я спустился и пошел в другую сторону, прямиком к глинобитному забору. Перемахнул через него и оказался на узкой полосе с высокой, в мой рост, травой. Сзади – глинобитный забор, спереди – колючая проволока, а за ней – чайные плантации и дорога в цивилизованный мир. Я шел к "колючке", раздвигая перед собой траву, словно пробирался по рядам театрального партера к выходу, осторожно, чтобы не наступать зрителям на ноги, но решительно, ибо уже не было сил лицезреть игру неприятной, отталкивающей труппы, и погружаться в театральный сюжет, вызывающий лишь отрицательные переживания. Скорее, скорее на свежий воздух из душного, смрадного зала!

Перед "колючкой" я остановился. Следующий шаг не только окончательно выведет меня из Игры. Он отсечет от меня мою прежнюю жизнь, и самого меня, прежнего, с моими сомнениями, надеждами, мальчишеской доверчивостью и безоговорочной верой женским слезам.

Комок подступил к горлу. Я не стал оборачиваться, взялся за проволоку и оттянул ее книзу, чтобы перешагнуть. И вдруг кто-то схватил меня за плечо и сильным толчком повалил на землю.

Глава тридцать вторая. С Симбуа – ящик водки

– Ты с ума сошел! Там могут быть мины!

Знакомый голос. Я обернулся. Морфичев собственной персоной! Но что с его глазами? Он испуганно озирается по сторонам и невольно втягивает голову в плечи.

– Почему ты ко мне не зашел?

– К тебе? – повторил я.

Но что ответить на этот странный вопрос? Почему я к нему не зашел? Не знаю. А почему я вообще должен был к нему заходить? И куда это – к нему? И вообще, что это за начальственный тон?

Я отметил, что он хорошо выглядит. Гладко выбрит и пахнет одеколоном. В общем, почти как Крот. Только уж слишком его лицо серьезное. Может, геолог до сих пор уверен, что Игра продолжается?.. Я обратил внимание, что этот человек стал мне неприятен, казалось бы, без всяких на то оснований. Почему? Мы ведь не общались с ним после того, как расстались на контроле перед посадкой в самолет. Но я не стал докапываться до причины, которая изменила впечатление о нем, и полностью доверился интуиции, которая меня редко подводила.

– Почему ты не ответил на мою последнюю записку, которую я оставил тебе за зеркалом? – продолжал он отчитывать меня, и его глаза тревожно бегали, и в них отражалась то