Именно эти две противоположные силы и боролись в ее душе долгой бессонной ночью, а наутро Лили едва ли могла решить, на чьей стороне победа. После стольких ночей, когда она просто падала и засыпала от утомления, эта ночь без сна измотала ее, и в искаженном от усталости свете будущее виделось ей серым, бесконечным и одиноким.

Она допоздна пролежала в постели, не притронувшись к кофе и яичнице-глазунье, которые просунула в ее узкую дверь дружелюбная служанка-ирландка. Лили раздражали и уютные деловитые звуки дома, и крики и грохот, доносившиеся с улицы. Неделя безделья вынудила Лили обостренно ощутить эти маленькие неудобства жизни в пансионе, и она изнемогала от тоски по другому — сияющему, роскошному — миру, механизм которого так бережно производил смену декораций, что одна сцена совершенно незаметно перетекала в другую.

Наконец она встала и оделась. С тех пор как ее уволила мадам Регина, Лили день-деньской бродила по улицам: ей хотелось держаться подальше от чуждой ей беспорядочной жизни пансиона, а также она надеялась, что физическая усталость поможет ей уснуть. Но, оказавшись на улице, Лили не могла решить, куда ей пойти, потому что после увольнения ей было неловко видеться с Герти, а в гостеприимстве кого-нибудь еще она была не очень-то уверена.

Утро было резкой противоположностью вчерашнему дню. Холодное серое небо грозило дождем, сильный ветер взметал и носил вихри пыли вдоль по улицам. Лили шла Пятой авеню к Парку, надеясь найти укромное место, чтобы присесть, но ветер пронизывал насквозь, и после часа бесплодных скитаний под хлещущими ветками усталость взяла свое, и Лили нашла приют в ресторанчике на Пятьдесят девятой. Она не была голодна и собиралась обойтись без ланча, но слишком утомилась, чтобы дойти до дома, а длинные ряды белых скатертей выглядели снаружи так заманчиво.

Зал был полон женщин и девушек, слишком увлеченных быстрым поглощением чая с пирогом, чтобы заметить ее появление. Гул пронзительных голосов отражался от низкого потолка, оставляя Лили запертой в маленьком кругу тишины. Внезапно она почувствовала острую боль своего бесконечного одиночества. Глаза ее ощупывали лица вокруг, мечтая встретить участливый взгляд, некий сигнал сочувствия к ее беде. Но озабоченные женщины с землистыми лицами, с сумками, блокнотами и свернутыми в трубочку нотными тетрадями были поглощены собственными делами, и даже те, кто сидел в одиночку, были заняты — пробегали глазами корректуру или пожирали взглядом журнал, наспех прихлебывая чай. Одна Лили была как будто выброшена на мель, бесполезная и бездеятельная.

После нескольких чашек чая и порции тушеных устриц ее сознание прояснилось, а мысли оживились, когда она снова вышла на улицу. Лили поняла, что вот сейчас, пока она сидела в ресторане, в ней помимо воли созрело окончательное решение. Благодаря этому открытию она ощутила некую иллюзию деятельности — ее бодрила мысль о том, что у нее есть причина торопиться домой. Чтобы продлить это приятное ощущение, Лили решила пойти пешком, но расстояние было так велико, что она то и дело бросала тревожные взгляды на уличные часы, встречавшиеся по пути. Одним из удивительных открытий ее безработного состояния было то, что времени, когда оно предоставлено самому себе и не заполнено конкретными делами, нельзя доверять — оно движется непостижимым образом. Обычно оно ползет, но как только ты поверишь в это и станешь рассчитывать на его медлительность, время вдруг срывается на невообразимый дикий галоп.

Правда, дойдя до дома, Лили отметила, что час еще достаточно ранний и можно присесть отдохнуть несколько минут, прежде чем приступить к исполнению задуманного. Оттяжка не слишком поколебала решимость Лили. Внезапно открывшаяся ей внутренняя сила одновременно страшила и возбуждала — она видела, что все будет легче, гораздо легче, чем она представляла себе прежде.

В пять часов Лили встала, открыла дорожный сундук и вынула из-под платьев запечатанный сверток. Вопреки ожиданиям, ни единый нерв в ней не дрогнул, когда она взяла сверток в руки. Лили словно была закована в крепкую броню безразличия, как будто неистовым усилием воли удалось наконец привести в оцепенение утонченные чувства.

Лили снова надела уличный костюм, заперла дверь и вышла на тротуар. До вечера было еще далеко, но потемневшее небо набрякло дождем, а холодные порывы ветра сотрясали вывески над уличными лавками. Она дошла до Пятой авеню и не спеша направилась на север. Ей достаточно хорошо были известны привычки миссис Дорсет — после пяти та обычно была дома. Конечно, она могла и не принимать, особенно таких нежданных визитеров, от которых наверняка отгородилась, отдав особые на то распоряжения дворецкому, однако Лили загодя написала записку, которую собиралась послать, чтобы ее впустили.

Лили рассчитала время так, чтобы пешком дойти до дома Дорсетов, полагая, что от быстрой ходьбы на холодном воздухе ее нервозность уляжется. Но на самом деле она чувствовала, что в этом нет никакой нужды. Лили спокойно и непоколебимо предвкушала встречу.

На Пятидесятой улице тучи внезапно прорвались и струи ледяного дождя хлынули ей в лицо. У нее не было с собой зонтика, и легкое весеннее одеяние мгновенно промокло. До места оставалось еще полмили, поэтому Лили решила перейти на Мэдисон-авеню и сесть в трамвай. Когда она свернула в переулок, в душе шевельнулось смутное воспоминание. Строй зеленеющих деревьев, свежая кирпичная кладка и известняковые фасады, георгианский доходный дом с цветочными ящиками на балконах соединились в одну знакомую сценку. Именно по этой улице шли они с Селденом тем сентябрьским днем два года назад, чуть впереди — крыльцо, на которое они поднялись вместе. Воспоминание выпустило на волю стаю оцепеневших чувств — страстные желания, сожаление, надежды, пульсирующую боль единственной весны, какую знало ее сердце. Было странно идти мимо его дома с такой целью, как у нее. Внезапно она увидела свой поступок его глазами — и от стыда при мысли о его причастности, о том, что для достижения цели ей придется торговать его именем и нажиться на тайне его прошлой жизни, кровь похолодела у нее в жилах. Какой долгий путь прошла она с того памятного их разговора! Уже тогда она стояла на дорожке, по которой ступала теперь, уже тогда она оттолкнула его протянутую руку.

И вся ее обида на его мнимую холодность была сметена нахлынувшим воспоминанием. Дважды он готов был ей помочь — помочь своей любовью, так он сказал ей тогда, — и если в третий раз он, казалось, подвел ее, кого ей винить в этом, кроме себя?.. Что ж, эта часть ее жизни завершилась, и она не знала, почему все время мысленно цепляется за нее. Но внезапное тоскливое желание увидеть его не проходило, оно стало неотвязным, как голод, стоило только Лили остановиться на тротуаре напротив его подъезда. Темную и пустынную улицу заливал дождь. Лили привиделась его тихая комната, полки с книгами, огонь в очаге. Поглядев наверх, она заметила в его окне свет, а потом пересекла улицу и вошла в дом.

Библиотека выглядела точно так, как Лили себе представляла. Лампы под зелеными абажурами отбрасывали умиротворяющие круги света в надвигающихся сумерках, в камине мерцали огоньки, и кресло Селдена около очага отодвинулось в сторону, когда он вскочил, чтобы приветствовать ее.