- Похоже на бомбы, - сказал Петерсон.

   - Много бомб, вот, что я скажу, - ответил на это Чарли и Петерсон не мог с ним не согласиться. До сей поры, американские авианалёты на Гавайи не вызывали ничего, кроме раздражения. Эхо разрывов продолжало доноситься до места раскопок. Что бы это ни было, оно вызывало не только раздражение.

   Та же мысль пришла на ум кому-то ещё.

   - Это не бомбы, - раздался слабый, но властный голос.

   - Надеюсь, что бомбы, но их, блин, что-то много. Как американцы смогли дотащить до Оаху столько бомбардировщиков? Никак. Наверное, япошки что-то взрывают.

   - Пусть лучше себя взорвут. Или отсосут сами себе. Мне без разницы, - пробормотал кто-то ещё.

   Когда люди с кирками переставали работать, люди с лопатами не могли закидывать в корзины обломки, просто, потому что не было никаких обломков. А те, кто выносил корзины, выходили недостаточно часто, чтобы успокоить япошек. Тогда внутрь заходили охранники, чтобы выяснить причину задержки. Боец у входа в тоннель крикнул, предупреждая товарищей:

   - Шухер!

   Петерсон застонал и поднял кирку. Та, казалось, весила тонн шестнадцать. Он опустил её, и надавил на черенок. Лезвие ударилось о вулканическую породу. Петерсон зарычал, выдернул кирку и поднял снова.

   Мгновение спустя, до него донесли голоса приближавшихся япошек. Кажется, они были злы. Они всегда были злы, но в этот раз, особенно сильно. Их продвижение по тоннелю можно было определить по воплям боли со стороны пленных. Это означало, что они охаживали бамбуковыми палками всех, кто попадался на пути.

   Впрочем, в узком проходе получалось это у них не очень хорошо. Чего они так взъелись? Петерсона ударили по спине, отчего он упал на скалистую стену. После этого, на нём, наверняка станет ещё больше царапин и синяков.

   Чарли Каапу тоже досталось. От удара он лишь ухмыльнулся, после чего получил от охранника ещё. Он ухватился за кирку, продолжая ухмыляться. Может, в его поведении и можно было разглядеть угрозу, но он поднял кирку и опустил её на камень. Япошка быстро нашёл себе другое занятие.

   Как только охранник оказался за пределами слышимости, Чарли сказал:

   - Готов спорить, американцы что-то устроили. Если бы не устроили, эти хуесосы так не бегали бы.

   "Неужели, это надежда?" - подумал Петерсон. Он уже так давно её не испытывал, что и забыл, что это такое. В его выживании имелась какая-то мутная цель, но надежды не было. Надежда ощущается иначе. И, да, Господи, это было именно то самое, хрупкое прекрасное чувство.

   Народ начал работать усерднее, но не из-за того, что их побили охранники, а из-за надежды, которая теплилась в них, несмотря на заявления обладателя властного голоса. Парни хотели верить, что американцы вернулись, а мысли об этом даже умирающих делали крепче... на какое-то время.

   Когда смена закончилась, Петерсон выбрался из тоннеля настолько ровным шагом, насколько позволяло его измученное голодом и бери-бери тело. Он с аппетитом проглотил дрянной рис и зелень. Но от голода это его не избавило. К тому моменту, как он закончил есть, он уже знал, что американцы вернулись. Те, кто были слишком слабы, чтобы работать, то есть, те, кто скоро умрут, рассказывали, что видели на юго-западе, со стороны Гонолулу и Перл Харбора дым. Некоторые видели бомбардировщики. Петерсон ничего не видел - уже стемнело. Но ему и не надо было. Он и так всё отлично подмечал.

   На вечерней перекличке охранники сильно нервничали. Они, буквально, её сорвали. Как обычно, отыгрывались они на пленных. Петерсон подумал, что парень, которого они повалили на землю и долго возили ногами, помер.

   Этим вечером, не шёл даже сон - второе после еды самое приятное удовольствие для человека. Пленные переговаривались тихими, но восторженными голосами, и затихали, когда мимо проходил япошка. Все их разговоры о том, чем они займутся после победы американцев, сводились к одному: стейк и жареная картошка. Несколько человек говорили о бабах, но таких было немного. Так или иначе, но большинство было слишком измученно, чтобы думать о женщинах. Фантазии о еде удовлетворяли гораздо сильнее.

   - От баб одни проблемы, - заявил Чарли Каапу.

   Его слова удивили Петерсона. Из всех присутствующих, Чарли находился в наилучшей форме, чтобы отдавать женщинам должное, или недолжное.

   - Я бы такую проблемку порешал, - жадно произнес кто-то.

   Здоровенный, особенно по меркам лагеря, гаваец помотал головой.

   - Как, по-твоему, я оказался в этой жопе? Из-за бабы!

   - Расскажи ещё разок, Чарли, - попросил Петерсон.

   Эта история была намного лучше всех тех, что рассказывали пленные. К тому же, он не так уж часто её слышал.

   Чарли Каапу, казалось, испытывал отвращение к самому себе.

   - У одного японского майорчика была тёлка. Блондинка.

   Рассказывал он, постоянно переходя на местный пиджин, даже не замечая этого. Он откинулся назад и продолжил.

   - У тёлки-блондинки был красавец-дружок.

   Он ткнул себя в грудь большим пальцем. Затем его лицо осунулось.

   - Когда начинаешь бегать за тёлками, быстро тупеешь. Вот я и отупел. Повёлся на тёлку, а та меня сдала. Меня взяли и швырнули сюда. Ну, разве, не повезло вам, парни?

   Он усмехнулся. Как сказал бедняга Горди: Петерсону тоже хотелось бы повеселиться подобным образом, прежде чем попасть в долину Калихи. Однако новости этого дня наполнили его решимостью пережить япошек.

   И, как он, и все остальные, убедились наутро, эти новости наполнили япошек решимостью сделать так, чтобы никто из пленных не пережил следующий день.

   Джо Кросетти слушал докладывающего офицера.

   - Итак, джентльмены, - сказал тот и отпил молока. - Мы приложили япошек левым в челюсть и правым в брюхо. Утопили их авианосцы и разогнали по углам весь местный надводный флот, да к тому же, разнесли наземные аэродромы. Они повисли на канатах, но они по-прежнему на ногах. Пора уложить их нокаутом.

   Несколько сидевших рядом с Джо лётчиков воскликнули:

   - Да!

   Ещё несколько издали утробный животный рык. Джо даже не подозревал, что люди способны издавать подобные звуки. Пришлось прислушаться,