гимна России после Февраля играла «Марсельеза», ставшая к 1917 г. общепризнанным гимном революционного движения. Пением «Марсельезы», точнее, русской «Рабочей марсельезы», выражали свою радость по поводу состоявшегося переворота противники режима. Весть о перевороте многие политические заключенные встретили пением революционных песен. Так, большевик В.В. Куйбышев и его товарищи по каторге вскочили на нары и запели «Марсельезу». Непосредственная реакция «политических» каторжан красноречива — очевидно, в этом кругу предполагалось, что именно «Марсельеза» станет всеобщим гимном революции[903]. В некоторых городах восторженные сторонники революции, узнав о перевороте в Петрограде, устремлялись в местные театры и прерывая спектакли, требовали от артистов и музыкантов исполнения революционного гимна[904].

«Марсельезу» считали гимном революции и те, кто даже не знал ее содержания. Один из современников событий так описывал первую после начала революции политическую манифестацию в Гельсингфорсе: «…Во главе некоторых колонн моряков судовые оркестры играли „Марсельезу“, а в перерывы вся матросская масса пробовала петь „Марсельезу“, хотя слов почти никто не знал»[905].

Автор «Русской музыкальной газеты» писал: «Между тем как национальный флаг был заменен социалистическим, или анархическим красным, так и назначение гимна у нас исполняет „Марсельеза“»[906]. Такой статус мелодии порой закреплялся приказами. Уже 12 марта командующий флотом Балтийского моря адмирал А.С. Максимов отдал приказ № 24, которой, в частности, гласил: «Предлагаю при подъеме флага с церемонией, а также во всех торжественных случаях играть Марсельезу впредь до написания нового гимна Свободной России»[907].

«Марсельезу» исполняли при встрече членов Временного правительства, при приеме иностранных делегаций, при открытии театрального сезона и перед спектаклями. Порой публика требовала играть «Марсельезу» и вынуждала театральных музыкантов вновь и вновь исполнять этот популярный революционный гимн. Случалось, что при звуках революционного гимна присутствующие снимали головные уборы, пример иногда подавали министры Временного правительства. Такая ситуация создавала благоприятную обстановку и для демонстраций иного рода; так, при исполнении «Марсельезы» консервативно настроенные морские офицеры продолжали демонстративно сидеть. Однако «Марсельеза» постепенно завоевывала вооруженные силы, в армии ее стали исполнять во время утренней и вечерней молитвы, под звуки революционного гимна полки маршировали во время парадов. Под «Марсельезу» шла подготовка к июньскому наступлению российской армии: революционный марш сопровождал А.Ф. Керенского во время его пропагандистских поездок на фронт, под «Марсельезу» манифестировали и женские ударные подразделения. С «Марсельезой» русская армия пошла в наступление, и весть о первоначальных военных успехах также была встречена революционным гимном[908].

Собственно, продолжали звучать две «Марсельезы»: оркестры исполняли классический французский вариант, а пелась русская «Рабочая марсельеза». Это усиливало полисемантичность символа, но некоторые участники событий считали лишь свое восприятие гимна «правильным». Французский дипломат Л. де Робьен 19 марта записал в свой дневник: «Оркестры играли „Марсельезу“, каждое слово которой звучит сейчас с жестокой иронией»[909]. Действительно, интернационалистские лозунги русской революции не были созвучны патриотическому пафосу французского гимна. Однако русская «Рабочая марсельеза» и не была боевым национальным гимном, она звала к бескомпромиссной социальной борьбе.

В то же время «Марсельеза» была символом оборончества. Еще в 1914 г. некоторые студенческие организации призывали защищать отечество с «Марсельезой», а не с гимном «Боже, царя храни»[910]. В 1917 г. некоторые российские политики также «прочитывали» «французское» патриотическое и воинственное значение «Марсельезы» и, соответственно, использовали ее в своей милитаристской пропаганде[911]; Керенский не раз запевал «Марсельезу» и даже дирижировал пением восторженной аудитории[912]. Агитировавшая за наступление газета также апеллировала к авторитету революционного гимна: «Какое право мы имеем петь „Марсельезу“, зовущую к походу на тиранов?». А в одном из милитаристских изданий публиковались стихи такого свойства:

А мы прем и поем «Марсельезу»

И победы хотим до зарезу[913].

Оборонцы пытались использовать в своих целях и иные революционные песни, предлагая их соответствующий «перевод». Пафос бескомпромиссной борьбы с врагом, звучавший в песнях революционного подполья, привлекал порой и сторонников продолжения Мировой войны. Так, матросы и офицеры крейсера «Богатырь» приняли обращение к солдатам действующей армии, призывая их к наступлению: «Мы уверены, что дружным натиском соединенных сухопутных и морских сил Свободной России, германский милитаризм будет повержен в прах и занесенный над нашей головой железный кулак Вильгельма бессильно опустится книзу. Так

„Смело ж, товарищи в ногу

Духом окрепнем в борьбе

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе“»[914].

Обращение комитета батарей, дислоцированных на мысе Церель, заканчивалось призывом «Дружно, товарищи, в ногу!» — и в этом случае известная песня подполья служила инструментом создания «гражданского мира» ради победы над внешним врагом[915].

Некоторые радикальные социалисты-интернационалисты считали «Марсельезу» буржуазным и шовинистическим гимном. Однако попытки использования этой песни в патриотическо-военной пропаганде порой приводили к обратным результатам — аудитория, ориентируясь на русский текст, воспринимала ее как призыв к углублению социальной и антимилитаристской революции. Кроме того песню использовали как средства мобилизации забастовщиков во время трудовых конфликтов. Так, 9 апреля собрание нескольких сотен киевских портных, работавших на военные мастерские, приняло решение о начале стачки, по окончании заседания прозвучала «Рабочая марсельеза». 26 сентября на конференции промыслово-заводских комиссий Баку после принятия решения о забастовке ее участники также запели «Марсельезу»[916].

Между тем на митингах и собраниях все чаще звучал гимн социалистов «Интернационал». Первоначально его мелодия была сравнительно малоизвестной. «Интернационал» крайне редко звучал на «праздниках свободы». Литератор В.А. Поссе, наблюдавший «праздник революции» в Харькове, специально отметил отсутствие «Интернационала». Однако, на соответствующей манифестации в Риге «Интернационал» прозвучал наряду с «Марсельезой» и похоронными маршами. Возможно, это объясняется тем, что организаторами здесь выступали латышские социал-демократы[917].

14 марта 1917 г. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов принял знаменитый манифест «К народам всего мира», после чего оркестр, размещенный на хорах, заиграл «Интернационал», а затем прозвучала и «Марсельеза». Очевидно, что порядок исполнения музыки не был случайным, тем самым руководители Совета символизировали и международное значение документа, и свою приверженность интернационализму, выражением которого стал принятый документ. Однако когда к манифесту присоединился Московский совет солдатских депутатов, его депутаты ограничились пением одной «Марсельезы». По-видимому, они полагали, что эта песня вполне подходит для демонстрации интернационализма[918].

Редко можно было услышать «Интернационал» и 23 марта, в день похорон жертв революции в Петрограде. Лишь оркестр кронштадтцев, прибывший в столицу, играл «Интернационал», да и те исполняли эту малознакомую мелодию по нотам[919]. Однако с течением времени международный гимн социалистов звучит все чаще.

В Петрограде встречали В.И. Ленина «Марсельезой» и «Интернационалом». Еще на границе с Финляндией, в