То сомневаясь в собственном здравомыслии, то убеждая себя, что он просто собирает информацию, чтобы успокоить Джона Кальвино, во второй половине двадцать пятого октября Лайонел нашел дорогу к домику из желтого кирпича, в котором жил бывший экзорцист. Не позвонил заранее, чтобы договориться о встрече, но воспользовался своей устрашающей внешностью и удостоверением детектива, чтобы войти в дом и задать несколько вопросов Питеру Эйбларду. В вязаной шерстяной шапочке и морском бушлате Лайонел совершенно не напоминал полицейского, но бывший священник такого напора не выдержал.

Узнав, что Джон побывал в этом доме чуть раньше, Лайонел не удивился. Поразило его другое: убедительность аргументов этого насквозь прокуренного, совершенно не похожего на священника мужчины.

Выйдя из дома Питера Эйбларда, Лайонел какое-то время постоял, глядя на падающие снежинки, а потом высунул язык, чтобы поймать несколько, как проделывал в далеком детстве, стараясь вспомнить, каково это — быть мальчишкой, верящим в чудеса и Тайну с большой буквы.

Теперь, сидя в автомобиле в нескольких кварталах от дома Кальвино, Лайонел все еще не знал, поедет ли он на экспрессе суеверий до конечной станции или все-таки сойдет уже на следующей. Но в любом варианте он полагал, что должен вновь и уже более серьезно обсудить имеющиеся улики с Джоном Кальвино, причем обсудить безотлагательно.

* * *

Сидя на родительской кровати, рядом с «дипломатом», наблюдая за неспешно падающим снегом, надеясь, что царящий в комнате покой проникнет в ее бурлящий разум и вернет ясность мышления, Наоми подумала, что слышит читающий нараспев голос, доносящийся, возможно, из работающего с минимальной громкостью радиоприемника. На ближайшей к ней прикроватной тумбочке стояли часы-радиоприемник, но не они служили источником этого монотонного бормотания.

Голос периодами стихал, но полностью не замолкал. И всякий раз, когда он звучал громче, разобрать смысл произнесенного ей не удавалось. Очень скоро любопытство сказало свое веское слово, сделало то, что и положено делать любопытству, ибо без любопытства не было бы никакого прогресса и человечество по-прежнему жило бы в пещерах, без айподов, обезжиренных йогуртов и торговых центров.

Конечно же, Наоми помнила, что Мелодия велела ей не спрыгивать со своего насеста-кровати. Она не хотела, чтобы ее причислили к тем лишенным совести людям, которые беззастенчиво используют свой статус для оправдания предосудительного поведения, но факт оставался фактом: если в этом доме и находилась особа королевской крови из далекого мира, Та-Кому-Должны-Повиноваться, то речь шла не о Мелодии, а о некой девочке, которая медленно, но верно приближалась к своему двенадцатилетию. Она спрыгнула с кровати и пошла на звук, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы понять, откуда же он доносится.

От спальни отходил короткий коридор, с каждой стороны которого находились гардеробные. Наоми включила свет. Голос доносился не из гардеробных.

Девочка увидела, что дверь в дальнем конце коридора, ведущая в ванную комнату, приоткрыта. За дверью царил густой сумрак, потому что из-за снегопада свет в окна под потолком практически не проникал.

Голос действительно что-то произносил нараспев. Мужской голос. Но что он говорил, разобрать никак не удавалось.

Наоми не относилась к тем импульсивным девчонкам, которые рвались навстречу опасности. Голос, несомненно, вызывал недоумение, но определенно не принадлежал человеку, лелеющему дурные намерения. Мелодия не привела бы ее сюда, если бы ей тут что-то грозило. Конечно же, это пение имело отношение к подготовке к отбытию. Маги всегда говорили нараспев.

Она распахнула дверь в ванную, нащупала выключатель, вспыхнул свет.

На полу сидел мужчина, прижав колени к груди, обхватив их руками, словно пытался свернуться в шар, как ежик. На его лице читалось отчаяние, в широко раскрытых, выпученных глазах — казалось, что они сейчас выкатятся из орбит — стоял ужас. Его голова поднималась и опускалась. Поднималась и опускалась. Словно стараясь убедить себя в этом, мужчина бормотал: «Я Роджер Ходд из „Дейли пост“, я Роджер Ходд из „Дейли пост“, я Роджер Ходд из „Дейли пост“»…

* * *

Джон с помповиком, Никки с пистолетом торопливо шли по коридору первого этажа к парадной лестнице, чтобы подняться к детям, которых оставили на втором этаже.

Зазвенел дверной звонок.

— Не отвечай! — вырвалось у Никки.

Они находились у самой лестницы, от входной двери их отделяла только прихожая, и Джон ясно услышал щелчок: засов врезного замка вышел из гнезда в дверной коробке.

— Нет, — Никки подняла пистолет.

Джон выставил перед собой помповик. Когда распахнулась входная дверь, она включила охранную сигнализацию. То есть должна была взвыть сирена. Не взвыла. Призрак каким-то образом вывел систему из строя.

Дверь распахнулась, но на пороге никто не появился. Насмешка. Приманка. Кто-то мог там стоять, справа или слева от двери, прижимаясь к стене дома, дожидаясь, чтобы Джон переступил порог и попал под удар.

Они более не слышали никакой музыки, не играла ни флейта, ни другой инструмент, ветерок чуть шептал, снег падал на крыльцо, отдельные снежинки планировали в прихожую, поблескивая в свете люстры.

Восемнадцать лет Джон страшился этого момента, полностью не отдавая себе отчета в том, что на подсознательном уровне верил: невозможное свершится, убийца его семьи обязательно вернется из могилы. Двумя годами раньше, когда Минни оказалась на волосок от смерти, потому что диагноз никак не могли поставить, Джон уже сознательно пришел к выводу, что обещание Блэквуда будет исполнено. Когда Минни лежала в забытьи и ей никак не могли сбить высоченную температуру, Блэквуд рыскал по границам воображения Джона, и ему было проще исходить из того, что девочку убивает не вирус, а призрак. С тех пор страх перед призраком только нарастал, и теперь создавалось ощущение, что он сам призвал Блэквуда в этот мир, потому что, воображая худшее, снабдил монстра приглашением.

Открытая входная дверь и пустой порог Джона не пугали. Он знал, что должен стать последней жертвой убийцы. Тот хотел, чтобы он увидел смерть всех самых близких ему людей, а уж потом умер бы сам. И в этот самый момент, у открытой двери, Никки подвергалась куда большей опасности, чем он.

— Иди наверх к детям, — он посмотрел на жену. — Я проверю, что тут такое.

— Нет. Я останусь с тобой. Только давай побыстрее. Прямо сейчас.

* * *

Зах стоял у двери, которую только что закрыл, Минни — около стола старшего брата, и тут Уиллард прошел сквозь стену.

Как и всегда, увидев Уилларда, Минни подумала об игре и забаве, смехе и любви. Даже при виде Уилларда-призрака у нее поднялось настроение, хотя, по правде говоря, она понимала, что пес вернулся в этот мир не для того, чтобы играть или смешить ее. Он не пугал ее, как мужчина с отстреленным лицом в магазинчике, но ей и не хотелось обниматься с Уиллардом. Чувствовалось, что теперь он уже не мягкий, теплый и пушистый. И, попытавшись прикоснуться к нему, человек ощутил бы холод, а может, и ничего, что было бы еще хуже. Но теперь Уиллард напугал Минни, поскольку его появление означало приближение беды.