что мы видим? Полнейшую беспомощность! И причина этой беспомощности кроется в том, что Лео Франк должен был заниматься в суде не демагогией, а через факты и логику вызвать у слушателей эмоциональный отклик. А вот как раз в эмоциональной сфере у Лео имелись проблемы, что его речь и продемонстрировала. История хранит огромное количество примеров того, как психопаты выступали в судах в собственную защиту вопреки мнению адвокатов. Всякий раз такие выступления заканчивались для них плачевно. Происходило так потому, что психопаты не сознавали очевидную для всех нормальных людей истину: суд — не то место, где можно безнаказанно умничать и красоваться.

В этом месте автор позволит себе маленький спойлер. Исход суда по «делу Лео Франка» был известен мне, разумеется, задолго до того, как я занялся этим очерком. Дело это казалось мне, в общем-то, понятным, но так было ровно до тех пор, пока я не принялся читать документы. И чем больше читал, тем больше удивлялся, поскольку результат суда по всем прикидкам должен был быть другим. Ну, ещё бы — защита сработала весьма неплохо, детектив Гарри Скотт продемонстрировал неприглядную подноготную полицейской работы, разоблачения Конли выглядели очень недостоверно, к официальной версии имелись вопросы — спрашивается, почему же всё пошло насмарку? Но вопрос этот получил закономерный ответ сразу по прочтении стенограммы выступления Лео Франка.

Сам же Лео Франк и пустил под откос собственную защиту.

В связи с этим у автора остался всего один вопрос: почему защита позволила Лео Франку выступать? Адвокат всегда должен знать, что будет говорить его свидетель — это аксиома. Если выступления свидетеля не согласовано с тем, кто его вызвал для дачи показаний — это потенциальный провал, ни один опытный юрист такого допускать не должен. Так почему же опытнейшие юристы, представлявшие интересы Лео Франка, позволили ему так неудачно выступить?

Автор должен признаться, что прочёл несколько обстоятельных работ по «делу Мэри Фэйхан и Лео Франка», причём работ, авторы которых придерживаются прямо противоположных точек зрения. Ни в одной из книг нет ответа на сформулированный вопрос. Строго говоря, вопрос этот вообще никому в голову не приходит, речь Лео Франка упоминается авторами мимоходом [если вообще упоминается]. А между тем, в данном случае именно крайне неудачная речь обвиняемого в собственную защиту явилась кульминацией судебного процесса, предопределившей его исход. После этой речи ничто уже не имело значения — суд был проигран, обвинительный вердикт присяжных оказался запрограммирован.

Так почему же адвокаты позволили обвиняемому раскрыть рот и провалить собственную защиту?

У автора нет однозначного ответа, но мне кажется, что правилен один из вариантов:

а) Адвокаты умышленно пошли навстречу желанию Лео Франка выступить в суде [прекрасно понимая, что тот всё испортит] в надежде на то, что последующий провал превратит обвиняемого в «корову, которую можно доить вечно». Есть такая категория циничных адвокатов, которые умышленно дают клиенту неоптимальные советы, рассчитывая на «долгое и плодотворное сотрудничество». Лично Лео Франк был весьма богат и располагал огромной поддержкой в кругах зажиточных американских евреев, при необходимости в его защиту могли быть мобилизованы очень большие денежные ресурсы, поэтому нельзя исключать того, что адвокаты между собой решили: чем сильнее парень запутается, тем сильнее мы будем за него бороться и больше заработаем. Логика в высшей степени порочная, но имеющая место быть. Примеры того, как адвокаты буквально раздевают и разувают своих клиентов имеются и их совсем немало!

б) Адвокаты согласовали с Лео Франком текст выступления последнего, но подсудимый в силу неких причин решил пренебречь договоренностью и произнёс несогласованный текст, который по его мнению лучше соответствовал его интересам. Сложно сказать, был ли Лео Франк до такой степени своеволен, чтобы в последнюю минуту пренебречь достигнутой ранее договоренностью, но несомненно, что он являлся человеком с сильным характером и притом неглупым. Он мог решиться на подобную выходку, если только посчитал, что так в его положении поступить выгоднее.

Как бы там ни было, 18 августа 1913 г. обвиняемый своими же руками разрушил весь тот фундамент, на котором адвокаты строили его защиту. Его отказ принести присягу означал, что он боится перекрёстного допроса. А косвенное признание того, что он после полудня в день убийства девочки мог покинуть кабинет, чтобы посетить уборную, было расценено всеми как признание правдивости показаний Монтин Стоувер. После этого Лео Франк мог сколь угодно долго настаивать на собственной невиновности, но это уже никого не интересовало, ведь он признал, что посещал уборную в те самые минуты, когда Мэри Фэйхан была убита в «металлической» комнате. Поскольку расстояние между уборной и местом совершения преступления составляло менее 10 метров, человеческая логика подсказывала единственно верное умозаключение — если обвиняемый признал, что был в одном месте, то стало быть, он был и в другом.

После 18 августа обвинению важно было не допустить грубую ошибку, которая могла бы «смазать» почти неизбежный успех. С этой задачей Дорси справился со своими помощниками отлично, далее суд протекал ровно и без эксцессов.

Заканчивая рассказ о суде, следует упомянуть, пожалуй, о ещё 2-х событиях, имеющих определенную важность для воссоздания истинной картины.

Во-первых, нельзя не сказать о допросе 13-летнего Алонзо Манна (Alonzo Mann), давшего показания 12 августа 1913 г. в числе прочих свидетелей защиты, положительно характеризовавших Лео Франка. Об этом мальчике в настоящем очерке покуда не сказано ни слова, что выглядит оправданным, поскольку он никак не «засветился» во время расследования убийства и последовавшего суда. В те дни и месяцы Алонзо никому не был интересен, поскольку он настаивал на том, что ничего не видел, не слышал и по существу дела ничего сказать не может.

Показания его были предельно лаконичны и комплиментарны Лео Франку. Приведём из полностью, они очень коротки: «Я работаю посыльным в Национальной карандашной компании. Я начал работать там 1 апреля 1913 года. Я сижу иногда в приёмной или нахожусь где-нибудь в холле. 26 апреля я ушел с фабрики в половине двенадцатого. Когда я уходил оттуда, мисс Холл, стенографистка Монтага, находилась в кабинете с мистером Франком. Мистер Франк сказал мне позвонить мистеру Шиффу и попросить его спуститься. Я позвонил ему, но трубку сняла девушка и сказала, что он ещё не встал. Я позвонил один раз. Я работал там два субботних дня в течение недель, предшествовавших убийству, и оставался на работе до половины четвертого или до четырех часов. Франк всегда работал в это время. Я никогда не видел, чтобы он приводил на фабрику женщин и пил с