Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ревность пронзила сердце херувима, однако он успокаивал себя мыслью, что такая красивая женщина не может влюбиться в «слепого парня».
– О, разумеется, я постараюсь.
– Спасибо! – И она протянула ему руку.
Он взял ее и, опьяненный этими прекрасными глазами, отважился нежно пожать тонкие пальцы. Ева рассеянно подумала, что это, конечно, нахальство – но не возмутилась. Что ей до пожатия руки, когда речь идет о встрече с Эрнестом?
После ухода лейтенанта Джаспера прошло не больше часа, когда Ева услышала, как к дому подъехал экипаж. Затем недолгая тишина – и шаги двоих человек, поднимающихся по ступеням; один из них споткнулся. Затем раздался звонок.
– Дома ли миссис Плоуден? – раздался спокойный звонкий голос, звуки которого заставили кровь Евы быстрее бежать по жилам, а сердце – забиться с бешеной силой.
– Да, сэр.
– О! Тогда кучер подождет здесь, с вашего позволения. Теперь, милая девушка, я вынужден попросить вас дать мне руку, поскольку я не в том состоянии, чтобы самостоятельно найти дорогу в чужом доме.
Еще одна пауза – а затем дверь гостиной отворилась, и на пороге показалась горничная, ведущая за руку Эрнеста, на которого то и дело с боязливым удивлением поглядывала.
– Добрый день, – сказала Ева негромко, подходя и беря его за другую руку. – Все в порядке, Джейн, ты можешь идти.
Он молчал, пока дверь не закрылась – только смотрел на Еву этим странным и тревожным взглядом слепых глаз.
Так они встретились после долгих лет разлуки.
Она подвела его к дивану и помогла сесть.
– Не отпускайте мою руку! – быстро попросил Эрнест. – Я все еще не привык разговаривать с людьми в полной темноте.
Ева села рядом с ним на диван, немного испуганная, но все же – счастливая. Некоторое время они молчали, не находя подходящей темы для разговора, но тишина не была неловкой и, казалось, устраивала обоих. Ева никогда не думала, что ей доведется еще сидеть с ним вот так, держась за руки… Она смотрела на него, не таясь – не было нужды скрывать свою любовь, ведь он не мог видеть ее глаза. Наконец, Ева нарушила молчание.
– Вы были удивлены, получив от меня сообщение? – мягко спросила она.
– Да, это все равно что получить сообщение из могилы. Я не думал, что мы когда-нибудь встретимся. Я думал, вы навсегда исчезли из моей жизни.
– Так вы меня забыли?
– Зачем вы это говорите? Ева, вы же прекрасно знаете, что я не могу вас забыть. Я бы хотел этого – но не могу. Я имел в виду, что вы ушли из моей реальной, земной жизни – разум мой и сердце вы не покинете никогда.
Она опустила голову и промолчала, хотя сердце ее наполнилось радостью при этих словах. Значит, она все еще не потеряла его…
– Послушайте, Ева! – заговорил Эрнест, собравшись с силами. Голос его звучал почти сурово – и с какой-то затаенной силой, которая напугала ее. – Почему вы сделали то, что сделали, вам лучше знать…
– Это уже сделано. Давайте не будем об этом говорить, – перебила она его. – Вина не на мне одной.
– Я не собираюсь говорить об этом. Но кое-что я сказать должен, потому что времени мало – и потому, что вы должны, я полагаю, знать правду. Прежде всего я хочу сказать, что прощаю вас за все, что вы сделали.
– О Эрнест!
– Этот вопрос, – продолжал он, не обращая на нее внимания, – вы решите сами, с собственной совестью и Богом. Но я хочу рассказать, что именно вы сделали. Вы разрушили мою жизнь, вы сделали меня несчастным, вы отобрали у меня то, что я никогда больше не смогу никому дать. Вы отравили горечью мой разум и ввергли меня в пучину таких грехов, о которых я раньше и помыслить не мог. Я любил вас – и вы дали мне несомненные доказательства и своей любви тоже. Вы позволили мне любить себя. Когда же настал час испытаний – вы предали меня и оставили. Вы морально уничтожили меня, Ева, и то, что я считал величайшим и священным благословением своей жизни, превратилось в ее проклятие.
Ева закрыла лицо руками и сидела, не произнося ни звука. Эрнест горько усмехнулся.
– Вы не отвечаете мне. Возможно, вам трудно ответить на то, что я сказал, или вы думаете, что я позволяю себе лишнее.
– Ты очень жесток! – пробормотала она.
– Не слишком ли ты торопишься назвать меня жестоким? Если бы я хотел быть жесток, я бы сказал, что не люблю тебя больше, что теперь я презираю тебя. Уверяю – тебя куда сильнее ранило бы известие о том, что я стряхнул с себя эти цепи. Но это было бы неправдой, Ева. Я люблю тебя, как любил всегда и как всегда буду любить. Мне не на что надеяться, я ни о чем не прошу, в этой пьесе моя роль уже отыграна – мне было суждено лишь отдавать, но не получать. Я презираю себя за это – но так уж получилось.
Ева положила руку ему на плечо.
– Пощади меня, Эрнест!
– Осталось недолго, потерпи. Еще я должен сказать вот что: я верю, что все отданное было отдано не напрасно. Я верю, что любовь земная умирает вместе с бренным телом – но моя любовь к тебе была чем-то большим, иначе как бы она могла остаться неизменной столько лет, без всякой надежды, несмотря на бесчестие? Это любовь духа – и подобно духу, она будет жить вечно. Когда окончится ненавистное мне ныне существование, я соберу плоды с древа этой любви в ином мире – вот во что я верю.
– Почему ты в это веришь, Эрнест? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Почему верю? Не могу сказать, возможно, это всего лишь фантазии разума, смущенного горем. В беде мы тянемся к свету – словно трава в темноте. Сломанный цветок пахнет слаще – так и человеческая природа всего сильнее стремится к жизни, когда Бог налагает на нас свою тяжкую длань. Печаль направляет наш взор к небесам. Нет, Ева, я не знаю, почему я в это верю – ведь ты лишила меня и веры тоже, – но все-таки я верю, и меня это утешает. Кстати, как ты узнала, что я здесь?
– Я наткнулась на вас с Дороти утром, в Садах.
Эрнест поднял голову.
– А я почувствовал, что это была ты. Я спросил Дороти, кто прошел мимо, но она сказала, что не знает.
– Она знала, но я подала ей знак, чтобы она молчала.
– А!
– Эрнест, пообещай мне кое-что! – с внезапной страстью произнесла Ева.
– Что именно?
– Ничего. Я передумала. Ничего, забудь.
Она собиралась взять с него обещание, что он не женится на Дороти, однако светлая сторона ее натуры восстала против этого.
Затем они немного поговорили о жизни Эрнеста в Африке – и разговор увял сам собой.
– Что ж, – сказал Эрнест после затянувшейся паузы, – прощай, Ева.
– Этот мир очень жесток! – прошептала она.
– Да, жесток – но не более, чем все остальные.