– Так что же нам делать?

– Понятия не имею, – покачал головой я.

– И что теперь будет?

Я смотрел вперед, во тьму, отслеживая местоположение острова так же точно, как отслеживал бы маршрут ползущего по руке муравья. Отринул эмоции и обдумал вопрос Мёрфи так, будто решал математическую задачу.

– Теперь все будет иначе, – наконец сказал я. – Из-за Этне. И ее оружия. Я про глаз Балора.

– Так-так. Что это за глаз?

– В кельтском фольклоре существует множество трактовок. – Я шумно выдохнул. – Трудно сказать, какая из них верна. На землях кельтских племен Балор считался кем-то вроде греческого титана. Его единственный глаз мог испепелить весь мир. Взглядом Балор поджигал все, на что смотрел. Свой глаз он прикрывал несколькими повязками и вуалями, а снимая некоторые из них, добивался различных разрушительных эффектов: предметы сгнивали, загорались или рассыпались в пыль.

– Как при постепенном ослаблении защиты ядерного реактора, – отметила Мёрфи, и я оторопел:

– Ух… Неприятно об этом думать, но да. Трудно сказать, насколько точен фольклор, а с теми, кто обладает достоверными сведениями, я пока не разговаривал. Но можно с уверенностью предположить, что глаз Балора – это оружие массового поражения, так называемый разрушитель городов, и он уже в Чикаго.

– А другие фоморы? – спросила Мёрфи.

– Выйдут из озера. А затем начнется старое доброе побоище.

– Они прикончат всех, кого увидят, – предположила Мёрфи.

– А с помощью глаза Балора уничтожат бастионы сопротивления и причинят максимум разрушений, – подтвердил я. – Трудно сказать, каков он, этот максимум. Пока власти смертных заняты устранением электроаварии, фоморы убьют или возьмут в плен всех, кого смогут, и уйдут прежде, чем сюда явится Национальная гвардия.

– Люди… – тихо сказала Мёрфи. – Сегодня ночью их некому защитить.

– Черта с два. – Я выжал из старого двигателя еще немного скорости. – К тому времени, как фоморы пойдут в атаку, я успею вернуться в город.

– Ну конечно. – Она еле сдержала улыбку. – В одном углу ринга Гарри Дрезден, а в другом – протобогиня с карманной ядерной бомбой и армией монстров.

– Речь не только обо мне, – возразил я. – Но даже если и так… Да, дрался бы в одиночку. Двум смертям не бывать, а одной не миновать, и дать отпор монстру на пороге родного дома – далеко не худший способ расстаться с жизнью.

– Понимаю, – сказала Мёрфи после паузы.

Я прижал ее к себе:

– Я, по обыкновению, нагнал драматизма. Ты-то как? Держишься?

– Все болит, – пожала плечом она, и я услышал в ее голосе тяжкую усталость. – Но кое-как шевелюсь.

– Может, тебе лучше пересидеть в укрытии? – предложил я. – Пользователи Паранета соберутся в пабе у Мака. Им понадобится кто-то с холодной головой и трезвым взглядом на происходящее.

– Думаешь, я не способна себя защитить? – фыркнула Мёрфи.

– Не начинай, – тихо попросил я. – Сама знаешь, я готов был взять тебя в ад – в самом буквальном смысле, – но любого воина могут ранить, у каждого есть предел возможностей, и нет ничего зазорного в том, чтобы признать очевидные факты.

Какое-то время она молчала, а затем спросила:

– Будь ты ранен, тоже пересидел бы в безопасном месте?

Я промолчал.

– Это и мой дом тоже, Гарри.

Я стиснул зубы.

– И если попробуешь, – она прильнула щекой к моему бицепсу, – удержать меня на этом своем треклятом острове – безопасности ради, – Богом клянусь, я прострелю тебе колено.

Я напрягся и бросил на нее виноватый взгляд.

В зеленом свете химического фонаря Мёрфи грустно улыбнулась, широко раскрыла глаза и театрально произнесла, пародируя мой голос:

– «Я успею вернуться…» – Она усмехнулась. – Возьми себя в руки. Ты тот, кто ты есть. И по большей части мне это нравится. Но давай не забывать, что мы оба – взрослые люди, и вести себя соответственно. Дай слово.

Мне поплохело.

Кэррин умная, умелая, упрямая. Она ранена, а еще она права, и в грядущей битве никто не сделает ей никаких поблажек.

Она такая, какая есть. Кэррин Мёрфи не может сидеть и ждать, пока Чикаго сгорит дотла, – так же как не может отрастить крылья и улететь в теплые края. Она будет сражаться за свой дом. Кэррин готова защитить его ценой своей жизни.

В душе у меня что-то заворочалось и заскулило по-звериному жалобно.

В преддверии беды человек сбрасывает маску и становится самим собой. Отнять у него такое право – все равно что унизить, низвести до уровня ребенка, неспособного решать за себя, и это вернейший способ испортить даже самые близкие отношения.

Я не хотел ее потерять.

Если Кэррин будет драться, она может погибнуть.

Но если я попробую не пустить ее в драку, она забудет о моем существовании.

Поэтому, пока я всем сердцем и почти всей душой содрогался от ужаса, мои губы промолвили:

– Даю слово.

– Спасибо. – Ее рука нежно, но крепко обвила мою поясницу.

– Пообещай, что будешь осторожна, – попросил я.

– А если не буду? – Она боднула меня в плечо. – Как ты узнаешь?

Я ответил наигранным смешком, а после мы молча стояли рядом друг с другом.

Глава 34

Вместе с катером вздрагивала и раскачивалась стрелка дешевого пластмассового компаса, но я не нуждался в его показаниях. Теперь, когда я был знаком с колдовскими секретами острова, у меня имелся собственный компас, эдакий приборчик в голове, всегда подсказывающий, где я найду Духоприют.

Такое умение идет в комплекте со званием Стража острова.

Поэтому я почувствовал, как «Жучок-плавунец» пересекает первую линию обороны примерно в миле от острова. Парой слов и усилием воли я мог пробудить к жизни предательские течения и зябкие водовороты, влекущие незваных гостей на острые камни. Озеро вскипело бы, как штормовое море.

Похоже, Кэррин тоже чувствовала на себе влияние острова – легкое беспокойство, свойственное каждому, кто заплывает в эти воды. Это что-то вроде защиты от нежеланных посетителей. Любой будет испытывать тревогу, пока не сменит курс и не обойдет остров стороной. Да что там говорить – влияние острова так велико, что над ним даже самолеты не летают.

На самом деле этот барьер возник самопроизвольно, из-за присутствия заточенных на острове существ – целого зверинца сверхъестественных ужасов, начиная с едва ли не самых мерзких из встречавшихся мне тварей и заканчивая совсем кошмарными порождениями тьмы. Духоприют – это Алькатрас сверхъествественного мира, и все ключи от его камер находятся в моем единоличном распоряжении.

Я мог бы найти это место с завязанными глазами, причем в полной темноте. Черт возьми, я и так нашел его в полной темноте, почти не трогая штурвал, пока над нами не замаячила