в тумбочку. Хайд сообразил, что рвотная масса может стать объектом химического исследования, а это грозило обнаружением сверхдозы стрихнина. Это было неприятное открытие и потенциально очень опасное, злоумышленник понял, что со стрихнином пора «завязывать». По-видимому, в ту минуту Хайд сильно запаниковал и потому, выйдя из дома, сразу же выбросил в снег вторую пилюлю со стрихнином, свидетелем чему стал Томас Своуп-младший.

Не совсем понятно, чего именно Беннет Хайд опасался. Понятно, что обнаружение в кармане пилюли с ядом грозило доктору самыми неприятными последствиями, но неужели он всерьёз допускал, что его с минуты на минуту могут задержать члены семьи Своуп, изъять все имевшиеся при нём лекарства и передать их на лабораторное исследование?

Тем не менее, именно в тот день и час перестраховка не только не отвела от Хайда подозрения, но напротив – лишь навлекла их на его голову. По иронии судьбы свидетелем выбрасывания пилюли стал Томас-младший, который вытащил из снега ценную улику и отправился к матери.

Доктор отдавал себе отчёт в том, что у Своупов имелся помимо него свой семейный врач и целая бригада медсестёр, а люди с медицинским образованием рано или поздно могли связать воедино череду странных заболеваний и смертей. По этой причине Хайд не осмелился использовать стрихнин против Люси Ли, на встречу которой он отправился в Нью-Йорк. Но ничто не мешало ему прибегнуть к уже отработанной на практике технологии заражения тифом.

Люси Ли вернулась из поездки – и слегла. А доктору вежливо объяснили, что ему не следует появляться в «резиденции Логана» до тех пор, пока там продолжается «тифозный шторм». Хайд, разумеется, понял, что это означает – он вообще многое понимал без слов – а уж когда его жена поговорила вечером 18 декабря с матушкой, всё окончательно стало ясно. Супруги Хайд, скорее всего, пребывали в раздумьях относительно того, как действовать далее, но подсказка пришла откуда не ждали. Через несколько дней Беннет получил письмо от Стюарта Флеминга, и тогда-то супруги Хайд развязали войну в превентивном так сказать порядке – они подали гражданский иск против Джона Пакстона и нанятых последним врачей.

Интересно то, что Беннет Хайд не уничтожил свою домашнюю лабораторию. По мнению автора, эта мелочь является замечательным свидетельством способности Хайда мыслить перспективно. Доктор прекрасно понимал, что факт покупки им более чем двухсот предметов лабораторного оборудования скрыть не удастся, поэтому избавляться от них нельзя. Попытка скрыть существование лаборатории лишь усилит подозрения в его адрес и будет трактоваться как доказательство злонамеренности проводившихся там исследований. Хайд лишь немного подчистил лабораторию – он уничтожил всё, что могло свидетельствовать о его работе в бактериями брюшного тифа, прекрасно понимая, что наличие других опасных бактерий его ни в чём не уличает.

Теперь переходим к десерту. Откуда же взялся цианистый калий, если по мнению автора, Беннет Хайд этим ядом не пользовался и в действительности Полковник Своуп и его племянник Крисман Своуп умерли от отравления стрихнином?

Идея включить в сюжет цианид появилась в светлой голове прокурора Вирджила Конклина после того, как аптекарь Хьюго Бреклейн рассказал о приобретении Хайдом 30 гран цианистого калия. Логика прокурора выглядела следующим образом: стрихнин использовался в тогдашней медицине как стимулирующее средство и у Беннета Хайда потенциально сохранялась возможность списать отравление этим алкалоидом на ошибочную передозировку, допущенную аптечным провизором. Вспоминаем вердикт коронерского жюри – его члены отказались признавать отравление умышленным и Конклин всерьёз испугался того, что адвокаты Хайда выберут на суде стратегию защиты именно в форме признания неумышленного отравления. Дескать, подзащитный действительно давал «пищеварительные пилюли» от которых умирали пациенты, но вины-то его в этом нет, поскольку в дозировке стрихнина ошибся провизор!

Конклин, судя по всему, был одержим своим противостоянием с Фрэнком Уолшем – это видно по многим деталям, в том числе, изложенным и в настоящем очерке. Выражаясь языком борцового поединка, окружному прокурору нужна была чистая победа, то есть не по очкам, а именно так, чтобы полностью раздавить репутацию Уолша. Доказательство отравления цианистым калием лишало защиту Хайда возможности апеллировать к ошибке аптекаря, поскольку циановые соединения в лечебных целях не используются. По-видимому, Конклин рассуждал так: если есть цианид, стало быть факт умышленного отравления не может быть оспорен!

Окружной прокурор Вирджил Марселлус Конклин (фотография слева) воспринимал «дело Хайда» как личный вызов, а адвоката Фрэнка Уолша (фотография справа) – как «адвоката Дьявола» и личного врага. Прокурор не раз попадался в ловушки Уолша и крайне болезненно реагировал на его приёмы ведения защиты. То, что прокурор решился на авантюру, связанную с доказыванием «отравления двумя ядами», связано, как кажется, с его обостренным желанием полностью разгромить адвоката Уолша в суде.

Именно поэтому появилось письмо, адресованное Уолтеру Хейнсу, в котором Вирджил Конклин сообщил о том, что имеются основания подозревать отравление циановым калием и на такое исследование будет выделено любое потребное финансирование. Фактически это было закамуфлированное предложение подкупа, которое можно сформулировать так: дорогие эксперты-химики, вы уж найдите, пожалуйста, во внутренностях умерших цианистый калий и вам за это будет заплачено столько, сколько вы скажете!

Кем заплачено? Понятно кем – «Мэгги» Своуп.

В каком-то смысле сторона обвинения стала заложницей неумеренной жажды мщения окружного прокурора. Вместо того, чтобы остановиться на достигнутых результатах и не затевать подкуп химиков, Вирджил Конклин пустился в авантюру по поиску «второго смертельного яда». По-видимому, предложение поискать цианид за дополнительную плату, показалось Уолтеру Хейнсу соблазнительным и тот решил поискать его как следует. В точности по пословице «любые извращения за ваши деньги». Он ввёл микродозы цианида в желудки Полковника Своупа и Кримана Своупа, после чего отвёз улики доктору Вогу, который… ожидаемо обнаружил следы циановых соединений!

Автор должен признаться, что в выборе заголовка этого очерка колебался. У меня был сильный соблазн назвать его «Лучшее враг хорошего» – такой заголовок отлично передаёт суть того, что сотворил с обвинением Вирджил Конклин. К середине февраля 1910 г. у него на руках имелись весьма неплохие [для его целей] результаты судебно-химических экспертиз, которые были предъявлены коронерскому жюри, а потом и Большому жюри. Эти результаты давали возможность осудить Беннета Хайда в уголовном суде и самое главное – эти результаты являлись истинными! Но окружному прокурору возжелалось большего – полной и неоспоримой победы над раздражавшим его адвокатом. А потому Конклин пошёл на то, чтобы вменить доктору Хайду то, чего тот не делал. Судебные химики услужливо «подогнали» прокурору желаемый результат, видимо, даже не подумав над тем, что отравление двумя смертельными ядами выглядит абсурдно.

Совершенно непонятно, почему Уолтер Хейнс не подсказал прокурору бессмысленность и даже бредовость поиска второго яда [цианистого калия], если один [стрихнин] в смертельных дозах уже найден. Видимо, соблазн получить дополнительную премию оказался слишком велик – иного объяснения автор просто не может предложить.

Как бы там ни было, получив в марте нужное заключение докторов Вога и Хейнса, прокурор Конклин озаботился изъятием и уничтожением стенограмм заседаний коронерского и Большого жюри. После этого он мог считать, что подчистил все «хвосты» и готов к любым вариантам защиты Беннета Хайда. Но как показали дальнейшие события, обвинение явно недооценило способности Фрэнка Уолша.

Кроме того, обвинение явно недооценило степень спайки Беннета Хайда и его жены Франсис. Последняя предоставила в распоряжение мужа все имевшиеся в её распоряжении финансовые ресурсы. Иначе Франсис поступить и не могла – она знала, что её муж молчит ровно до тех пор, пока она оказывает ему поддержку. Если только она его оставит, любимый супруг раскроет рот и пойдёт на сделку с правосудием. А в таком случае вся эта гонка за состоянием потеряет всякий смысл и ей придётся думать уже не о деньгах, а о спасении собственной жизни.

После того, как в апреле 1917 г. дело в отношении доктора Беннета Хайда оказалось закрыто, супруги смогли перевести дух и зажить