– Данила! Я решительно протестую! Мой бэкап, то есть моя аварийная копия данных, в которую я сохранился на всякий случай, это не Я. И мой удаленный интерфейс – это не Я.

– Но если есть ваши две субличности, считающие себя частью единого целого, которые могут коннектиться, реально сливаясь в одно целое, то почему не считать каждую из них – вами?

– Кому считать, Данила?

– Вам.

– А Я при этом где? Где Тот, кто считает?

– Это вопрос договоренности, – напористо сказал Медведев. По быстроте его ответов я чувствовал, что он часто об этом думал и много говорил. – Если эти две личности постоянно сообщаются друг с другом, синхронизируются и вообще были скопированы когда-то с одной и могут в любой момент снова слиться, они могут считать себя одной личностью. Просто разнесенной. Они могут быть в разных местах, но потом обменяться воспоминаниями.

– Как могут слиться копии? Я сделал копию CD-диска. Как копия с оригиналом могут «слиться»?..

– Если между копиями в процессе их жизни накопится некая разность в информации, они могут синхронизироваться – обменяться информацией.

– Информацией мы с вами можем обменяться и сейчас – невелика хитрость! Но при этом Я-то останусь внутри себя.

– Нет! Я же говорю, это вопрос договоренности! Вы можете считать себя разделенной личностью. Или расчетверенной.

– Да как же вы не понимаете! – воскликнул я в отчаянии. – Обмениваются эти личности только независимо полученной информацией, но оценивают ее… Хотя нет, черт побери, оценивают ее они тоже одинаково, потому что они – копии. Я понимаю, что после того, как я получу от своей копии память о его поездке в Австралию и поделюсь с ним воспоминаниями о своем полете на Луну, я оценю его Австралию точно так же, как он, потому что он – моя копия. А он оценит мои впечатления от полета на Луну, как я – по той же причине. Точнее, всю информацию я получу уже «оцененной», отфильтрованной его/моей личностью. Но если бы мне угрожала смерть на Луне от взрыва топливных баков ракеты, мне было бы страшно умирать точно так же, как сейчас. То, что моя копия выживет, меня не утешит.

– А меня утешит, – сказал Медведев. – Потому что у меня иная оценка своей личности. Я считаю, что она сохранится.

– Она, конечно, сохранится, – вздохнул я. – Только Вы погибнете…

Давно это было. Лет двадцать тому назад. Свела меня тогда жизнь с неким лицом кавказской национальности. Звали лицо Мирза Омаров. У него был рак мочевого пузыря. Слово «был» в прошедшем времени означает, что к моменту нашей встречи рак был уже в прошедшем времени. Иными словами, от рака Омаров избавился. Медицине подобные случаи самопроизвольного излечения известны. Они, правда, крайне редки. И никак не объясняются. Потому что наука работает со статистикой, с большими массивами данных. А единичные случаи не рассматривает. Это принцип научной методологии. В институте, на самой-самой первой лабораторной работе по физике нас, собственно говоря, этому и учили: крайние значения измерений отбрасываются. Работа была совершенно идиотская, с которой мог справиться и ребенок, не то что студент – мы с помощью микрометра мерили маленький стальной цилиндрик – высоту и диаметр. А потом обрабатывали статистику промеров, вычисляли среднее квадратичное отклонение и так далее…

Одно измерение диаметра, второе, третье. Вверху цилиндрика, в серединке цилиндрика, внизу цилиндрика. То же и с высотой – с одного края три раза, с другого, потом в серединке… Цилиндрик один, но каждый раз получались разные цифры, поскольку прибор точный, а цилиндрик не идеален. К тому же сам прибор имеет ошибку измерения, которую нужно учитывать. К тому же зажать микрометр можно чуть сильнее или чуть слабее, сдавив больше или меньше измеряемый цилиндрик и тем самым внеся в измеряемый объект погрешность измерительным инструментом. Для того, чтобы эту погрешность снизить, микрометр снабжен так называемой трещоткой. Поэтому затягиваешь микрометр не со всей дури пальцами, а через трещотку, она допускает движение измерительной части прибора без сопротивления. Но при появлении малейшего сопротивления начинает прокручиваться со щелчками. По договоренности затягиваем каждый раз до трех щелчков – для стандартизации измерения.

Работа выполнялась парой студентов, то есть у каждой пары был один цилиндрик. Один замерил, второй смотрит. Показания прибора видишь? С ними согласен? 12,45 мм или 12,46 мм? Мне кажется, риска ближе к «пятерке». А мне кажется, она ближе к «шестерке». Ну, давай сейчас запишем, как тебе кажется, а в следующий раз – как мне кажется, о-кей? Таким образом усредним субъективную ошибку, так сказать «эффект наблюдателя».

Потом, после проведения эксперимента начинается обсчет результатов. Ищем, например, средний диаметр цилиндрика в его верхней части. При подсчете среднего далеко вылетающие точки не учитываем. Ну, например, у нас есть ряд измерений:

12,45

12,42

12,43

12,43

42,44

12,41

Теперь тест для читателя на IQ: какая цифра лишняя? Дураку ясно, что 42,44. Скорее всего тот, кто записывал результаты, случайно вместо единички написал четверку. Или просто записал правильно, но небрежно, и единичка на письме случайно получилась похожей на четверку. Объяснений может быть множество, но они нас не интересуют, поскольку принцип ясен: выброс считается ошибкой и не учитывается при обсчете результатов.

Эта простая физическая лабораторная работа – чудесная модель всей науки – ее методологии, способов, приемов, принципов. Кому-то эти принципы могут показаться эстетически ущербными или даже «нечестными», но именно эти принципы построили вокруг нас то чудесное здание цивилизации, которое мы имеем. Они сотворили сверхзвуковые самолеты и вывели человечество в космос, дали нам мобильные телефоны и позволили замахнуться на Шекспира – мечтать о бессмертии, вместо того, чтобы нудно рефлексировать, ковыряя пальцем в носу: «Быть или не быть?» К свиньям Шекспира с его рефлексией!