Во время знаменитого выступления за отмену закона о гербовом сборе Франклин допустил серьезную ошибку: сказал, что американцы признают за парламентом право вводить внешние налоги, такие как тарифы и экспортные пошлины, но не внутренние, взимаемые со сделок внутри страны. Он повторил этот аргумент в апреле 1767 года, подписав свои статьи в одной лондонской газете сначала как Друг обеих стран, а затем как Беневолюс. Стремясь исправить ухудшившиеся отношения между странами, он раз за разом повторял, что американцы всегда охотно соглашались отдавать деньги на защиту империи. «Колонии подчиняются требованию платить все внешние налоги, установленные для них, в виде пошлин на товары, импортируемые в их страну, и никогда не оспаривали полномочия парламента по установлению таких пошлин», — писал он[288].

Новый министр финансов Чарльз Таунсхенд был среди тех, кто с пристрастием расспрашивал Франклина о признании только внешних, но не внутренних налогов. Таунсхенд считал, что такое различие является «абсурдом», но решил притвориться, будто бы удовлетворен объяснениями, чтобы доставить удовольствие представителям колоний — или спровоцировать их. В блестящей речи, благодаря которой получил прозвище Чарли-Шампанское (он произнес ее в состоянии легкого алкогольного опьянения), он изложил план установления импортных пошлин на стекло, бумагу, фарфор, краски и чай. Еще хуже то, что часть денег, собранных таким образом, должна была пойти на выплату жалованья королевским губернаторам, которые, таким образом, избавились бы от своей зависимости от колониальных легислатур.

И вновь, как и в случае с принятием закона о гербовом сборе, Франклин проявил мало озабоченности, когда пошлины Таунсхенда были одобрены парламентом в июне 1767 года, и не осознал, насколько отстал он радикального движения, набиравшего силу в колониях. Возмущение новыми пошлинами оказалось особенно сильно в портовом городе Бостоне, где «Сыны свободы», ведомые Сэмюэлом Адамсом, успешно подогревали соответствующие настроения танцами вокруг «дерева свободы». Адамс добился, чтобы Ассамблея Массачусетса составила циркулярное письмо к остальным колониям, содержавшее просьбу об отмене нового закона. Британский кабинет министров потребовал отозвать письмо и после того, как Ассамблея отказалась, направил в Бостон войска.

Даже когда сведения о недовольстве американцев достигли Лондона, Франклин продолжал сохранять умеренность. Он написал несколько статей, призывая обе стороны проявлять «вежливость и хорошие манеры». Своим друзьям в Филадельфии он сообщил, что не одобряет радикализма, набирающего силу в Бостоне, а в статьях, опубликованных в Англии, старательно — а иногда даже слишком старательно — пытался убедить англичан отказаться от поспешного решения.

Поиски компромисса нашли отражение в пространной статье Франклина «Причины недовольства американцев», опубликованной в январе 1768 года в лондонской Chronicle. Написанная от имени англичанина, она разъясняла причины убежденности американцев в том, что именно их собственные легислатуры должны контролировать все доходы, и содержала следующее заявление: «Я не поддерживаю эти мнения». Его цель, доказывал он, в том, чтобы «познакомить людей с идеями, имеющимися у американцев». Действуя в этом направлении, Франклин пытался добиться цели двумя способами: предупреждал, что ярость Америки из-за налога, введенного парламентом, способна разорвать империю на клочки, а затем притворно сокрушался по поводу «буйных неистовств», которые «не собирался поддерживать»[289].

Он проявил сходную реакцию, когда прочитал серию анонимных статей, опубликованных в Филадельфии под общим названием «Письма фермера из Пенсильвании». В то время Франклин не знал, что они написаны Джоном Дикинсоном, его филадельфийским противником в сражениях с владельцами колоний. Дикинсон допускал, что парламент имеет право регулировать торговлю, но утверждал, что парламент не может использовать это право для получения доходов с колоний без их согласия. Франклин договорился опубликовать эти письма в Лондоне как памфлет в мае 1768 года и написал к ним предисловие. Но он воздержался от безоговорочной поддержки содержавшихся в них аргументов. «Насколько эти мнения справедливы или несправедливы, я в настоящий момент судить не берусь».

К тому времени Франклин начал понимать, что его аргумент о различии между внешними и внутренними налогами был, по-видимому, неприменим на практике. «Чем больше я думаю и читаю на эту тему, — писал он Уильяму в марте, — тем больше нахожу подтверждений мнению о том, что никакая промежуточная доктрина не может быть достаточно обоснована». Имелось всего два варианта: «Парламент имеет власть устанавливать для нас все законы, и парламент не имеет власти устанавливать для них никаких законов». Сам он начинал склоняться ко второму варианту, но признавал, что испытывает неуверенность[290].

Неуклюжие пляски вокруг вопроса о власти парламента, которые демонстрировал Франклин в первой половине 1768 года, способствовали тому, что его современники (а также последующие историки) делали разные выводы о том, во что он в действительности верил или какие игры вел. В действительности имелось несколько факторов, которые ему приходилось учитывать: он искренне верил, что умеренность и здравомыслие приведут к восстановлению согласия между Британией и колониями; он хотел предпринять последнюю попытку вырвать Пенсильванию у хозяев; он по-прежнему стремился к тому, чтобы некоторые сделки с землей одобрялись британским правительством. Но главное, как он признавался во многих письмах, его взгляды постоянно изменялись и он все время пытался привести мысли в порядок.

И вот еще один фактор, усложнявший ситуацию. Желание Франклина помочь разрешить возникшие споры в сочетании с амбициями породило надежду, что он может получить в британском кабинете министров должность чиновника, надзирающего за делами колоний. Министром иностранных дел в этом кабинете был только что назначен лорд Хиллсборо, и Франклин (безосновательно) полагал, что отношение этого человека к колониям окажется дружественным. «Я не думаю, что эта титулованная особа является врагом Америки», — писал он другу в январе. В письме сыну Франклин признавался, что у него имеются личные интересы. «Мне сообщили, что идут переговоры о назначении меня заместителем секретаря лорда Хиллсборо», — сообщал он. Однако приходилось признать — шансы весьма невелики. «Здесь считают, что я слишком американец».