Он широко улыбнулся, махнул на прощание шляпой и вышел. Дверь мягко закрылась за ним, послышался звук задвигаемой защелки. Вил и Амбель смотрели друг на друга.

— Я ему не доверяю, — прошептала Амбель. Вил кивнул:

— Я тоже.

Через мгновение повозка дернулась и начала разворачиваться: путешествие по Диким Дебрям продолжалось.

Старик сидел в плетеном кресле-качалке, смотрел на темнеющий лес и что-то тихо бормотал себе под нос. Он разговаривал сам с собой. Далеко на западе, за плотной стеной деревьев, что окружали поляну, за Дикими Дебрями, за горами, красное солнце медленно опускалось за горизонт, и свет дня растворялся в сумеречной мгле. Старик особенно любил это время: дневная жара сменялась прохладой вечерних сумерек, воздух звенел, закат окрашивал небо в алый и малиновый цвета, которые постепенно стирались синевой ночи. На сине-черном небе проступали луна и звезды, белое сияние проникало сквозь сплетение древесных ветвей, воздух, обычно тягучий и влажный днем, благоухал свежестью, листья деревьев шептались о чем-то с неторопливым ночным ветерком. В эти часы Дикие Дебри как будто становились другими, и человек видел в них старого, близкого друга.

Старик часто смотрел на долину, и всегда с чувством глубокой и прочной привязанности, даже преданности. Немногие так относились к Диким Дебрям, но ведь и немногие знали долину так, как узнал ее он. Да, это было ненадежное и коварное место: казалось, сама природа здесь только и ждет удобного случая, чтобы заманить человека в ловушку и погубить. В этом краю жили странные, злобные существа, о которых рассказывают у ночных костров, рассказывают тихим шепотом, с опаской оглядываясь по сторонам. Здесь жила смерть, и с каждым днем она подходила все ближе, жестокая, неумолимая, неизбежная. Дикие Дебри — край охотников и добычи. Старик многое повидал за те годы, которые он провел здесь.

Старик погрузился в воспоминания. Шестьдесят лет назад он впервые пришел сюда — давно, очень давно. За эти годы долина стала его домом — не тем шумным домом, полным людей, надежным, почти безопасным и бессмысленно-скучным, но истинным домом — местом уединения и покоя, размышления и силы, вызова и отваги, местом, куда мало кто отваживается приходить и еще меньше — оставаться. Лишь немногие, похожие на него, и теперь он остался последним. Последним из тех, что когда-то пришли в долину, чтобы сделать ее своим домом. Остальных поглотил дикий край, затянул, свел с ума, похоронил в темной глуши. Дикие Дебри! Конечно, были еще эти убогие дураки, что жались, подобно побитым псам, к своим ободранным лачугам в Угрюмом Углу, постоянно обманывая и грабя друг друга. Но эта долина не для них, и никогда им не стать здесь хозяевами: ведь они даже не знают, что такое Дикие Дебри, а главное — и не желают узнавать. С тем же успехом они могли бы сидеть в чулане какого-нибудь замка и при этом считать себя его хозяевами.

Сумасшедший — они называют его сумасшедшим, эти болваны из Угрюмого Угла. Старик живет один в какой-то дикой глуши, — конечно же, псих. Он криво усмехнулся. Хорошо, пусть так. Но он сам выбрал себе жизнь и никогда бы не согласился променять ее на их жалкое прозябание.

— Шлынд, — хрипло позвал он. Огромный черный пес, спящий у его ног, потянулся и поднялся. Шерсть стояла торчком во все стороны, гигантский зверь был больше похож не на собаку, а на помесь волка с медведем; он широко зевнул и внимательно посмотрел на хозяина. — Эй, ты! — снова позвал старик, и пес положил лохматую голову ему на колени, ожидая, когда же хозяин потреплет его по ушам.

Откуда-то из темноты раздался пронзительный крик, повис в тишине слабеющим эхом, потом затих. Шлынд резко повернул голову. Старик кивнул. Болотная кошка. Кто-то попался ей на пути и поплатится за это.

Взгляд старика лениво блуждал, выхватывая из полумрака давно знакомые очертания. Вот его дом, небольшой, но прочный — он строил его из тяжелых бревен и даже проконопатил дранку на крыше раствором извести. Сразу же за домом — сарай и колодец, потом — загон, где старик держал своего единственного мула, маленькая мастерская под навесом, а дальше — уже всякий хлам и мусор. Старик любил возиться в мастерской: целыми днями он вырезал из дерева фигурки людей и зверюшек, виделся с людьми редко — сам не искал встреч и старался не давать повода наведываться к нему.

Старик потянулся и встал. Солнце зашло, ночное небо украсил бисер звезд и сияние лунного света. Самое время собрать что-нибудь поесть. Старик обернулся к маленькому треножнику с котелком на костерке — кухне на краю поляны, покачал головой и направился к костру. Небольшого роста, тощий, сгорбленный старый человек, одетый в изодранную рубаху и короткие штаны. Он был почти лыс — тонкие пряди седых волос вокруг обширной плеши, зато белая как снег длинная и густая борода смотрелась роскошно. Задубевшая, коричневая кожа морщилась на его сухощавом теле, под набрякшими полуопущенными веками прятались ясные, проницательные глаза. Он шел согнувшись, с трудом переставляя как будто затекшие после долгого сна ноги.

Вдруг издалека раздался шум движущейся повозки и скачущих всадников. Шлынд зарычал, и старик предостерегающе шлепнул его. Проходили минуты, шум становился все слышнее. Наконец на вершине ближайшего холма из темноты появились какие-то тени, они спускались вниз, на поляну, — повозка и полдюжины всадников. Когда старик внимательно вгляделся, настроение его сразу испортилось. Он узнал повозку скитальцев, мало того — она явно принадлежала этому негодяю — Кефело. Старик с отвращением плюнул и задумался: а не спустить ли на них Шлында?

Всадники и повозка остановились у самой поляны. Кефело темной тенью соскользнул с коня и направился вперед. Он подошел к старику и снял свою широкополую шляпу.

— Приятная встреча, Хебел. Добрый вечер. Старик фыркнул:

— Кефело, что тебе нужно? — Кефело изобразил на лице крайнюю степень потрясения.

— Хебел, Хебел, — укоризненно пробормотал он, — разве так подобает встречать старого приятеля? Ведь мы столько сделали друг для друга, делили и трудности, и несчастья. Так здравствуй!

Скиталец схватил руку старика и неистово затряс ее. Хебел не сопротивлялся, но на пожатие не ответил.

— А ты здорово выглядишь, — обезоруживающе улыбнулся Кефело. — Я всегда говорил, что жизнь на холме — лучшее средство от болезней старости,

— Болезни старости, да? — Хебел сплюнул и сморщил нос. — Ты что, Кефело, теперь занялся продажей лекарств от старческих немощей?

Кефело оглянулся на тех, кто пришел с ним, и, как бы извиняясь, пожал плечами:

— Какой-то ты злой, Хебел, очень злой… Старик проследил за взглядом Скитальца:

— А где остальная шайка? Они что, теперь с другим мошенником?

На этот раз лицо Кефело заметно потемнело.

— Я послал их вперед. Они идут на восток, по главной дороге, и будут ждать меня в Тирфинге, а я здесь по весьма важному делу. Мы можем поговорить?