– Видишь ли, Киней…

– Благодарю, друг мой. Ты уже ответил. Сформулирую более ясно. Сейчас – не способен. Потом – не захочет…

– Но почему?!

– А потому, что рано или поздно задумается о Македонии. И зачем ему тогда под боком родич Божественного?

– Ты не прав!

– Отчего же? Согласись, все логично. Вовсе не следует полагать, что я подозреваю Полиоркета в злоумышлении. Деметрий не Кассандр. Зачем убивать, если парнишка и так уже почти ручной?..

– Разве это плохо?

– Плохо. Потому что у Деметрия подрастает Гонат. А двум медведям в одной берлоге тесновато. Согласен?

– Нет. Ты во многом прав, не спорю, Киней. Но пойми: я не могу смотреть на Деметрия! Он поседел за этот проклятый год. Он много пьет и полюбил посещать казни. Понимаешь? Ему очень плохо, Киней!

– Верю. И сожалею. Но это его трудности, а не Пирра.

– Довольно! Даже у цинизма должны быть пределы!

– Ого! Ты о цинизме? Изволь! Хочешь, я прямо скажу, почему ты не хочешь упускать Пирра из рук?

– Не нужно. Я отвечу! Да, Киней, да! Я не желаю, чтобы его сделали врагом Деметрию! А Птолемей…

– А Птолемей непременно так и поступит. Только не врагом, Гиероним, а соперником. По-ли-ти-чес-ким соперником. Ну что ж, вполне естественно. Если, конечно, Пирра не устроит карьера сотника Полиоркетовой этерии. Заметь, именно сотника. Должности халиарха ему не видать, как Ксантиппу своих потерянных ушей. Так вот, ты не хочешь видеть Пирра противником Деметрия! А я не хочу видеть его сторожевым псом при чужом дворе. И оба мы правы, каждый по-своему.

– Послушай, Киней! Но ведь здесь этому мальчику, по крайней мере, ничто не угрожает. А в Мемфисе царевичей травят, как крысят. Перечитай Манефона!

– Египетских царевичей, мой дорогой. Согласись, на трон фараонов у Пирра нет ни прав, ни претензий…

– Но…

– Я не договорил! Пирру здесь ничего не грозит? Возможно. Пока Деметрий силен и молод. Пока не озверел окончательно. Пока не стал чистить дорожку, чтобы Гонатику было покойно на престоле. Вот до тех пор, и не далее. Присмотрись, какими глазами глядит на Пирра Зопир! Он перс, а персы в таких делах знают толк. Помнишь: «Нет человека, нет вопроса»? А цикута растет везде, не только в Египте…

– Ты очень изменился за эти годы, Киней…

– Ты тоже, Гиероним. Так вот. Если уж цинизм, так цинизм до конца. До упора. Отбросим все сказанное. И все равно: Пирру пора царствовать! Следовательно, ему нужны покровители. Пусть и не любящие, но заинтересованные. Способные помочь. Золотом, деньгами, оружием. Есть все это у Деметрия? Сам знаешь, нет!

– Будь жив Антигон!..

– О да! А будь солнце голубым! Но оно, увы и ах, желтое, иногда красное, подчас белое, но голубым не бывает никогда! Антигона нет. Деметрий для Пирра бесполезен. Кассандр мальчика просто прирежет. Лисимах – тоже. Фракия чересчур близка к Македонии. Азия, напротив, слишком далека, Селевк попросту не заметит Пирра. Что же до Птолемея…

– Архипелаг?

– Ты бываешь понятлив, Гиероним. Разумеется, острова. Хлебная торговля. Чем больше в Европе сумятицы, тем лучше Египту. Лисимах против Деметрия? Тут все просто. Все предсказуемо. Никакой интриги. А если ввести в игру третью фигуру? Говорят, Птолемей неплохо играет в чатранг…

– Киней…

– Что с тобой, Гиероним?.. Выпей, взбодрись!

– Благодарю. Мне больно за Деметрия, Киней…

– Понимаю, дружище. Сочувствую. Но тут ничего не поделать, у каждого своя судьба. Жди и надейся. На Гоната…

– Ты уверен?

– Я вижу.

– Как педагог?

– И как политолог. Гонат очень похож на деда. И быстро взрослеет. Одноглазый оставил сына в хороших руках. Старость Деметрия не будет горькой. А Пирр, полагаю, не станет отнимать у Гоната Македонию. В память о детских играх. Да и что проку повелителю Ойкумены в македонских горах?

– О! Вот как, Киней?

– Именно так, Гиероним!

– Я понял. А ты уверен, что не споткнешься? Ведь и наставник Эвмен, и Антигон, и даже Божественный…

– Добавь сюда еще и Лисимаха с Селевком, которые уже проиграли, даже не начав игру. Разве это – цари? А ошибки Божественного я учел и обдумал. У меня, знаешь ли, было много времени на размышления, Гиероним…

– Киней!

– Да, друг мой!

– Прошу: пусть Деметрий не узнает о нашей беседе.

– А разве…

– Нет. Я сам по себе. Царь молчит. Он не хочет расставаться с Пирром, но уверен, что мальчик не бросит его. Как не бросил после Ипса…

– М-да. Пирр и вправду не хочет уезжать. Не хотел. Но Антигон жил, чтобы побеждать. А Деметрий побеждает, чтобы выжить… Вот еще одна причина, по которой Пирру не место тут…

– И ты сможешь сказать ему это?

– Я уже сказал.

– И он?

– И он согласился со мной. Хотя…

– Хотя – что?

– Хотя и не сразу. С трудом. Он еще молод, Гиероним, вот в чем дело. И он действительно очень привязан к Деметрию. Ничего. Надеюсь, с годами это пройдет.

– А ты, разумеется, поможешь?

– А я, разумеется, помогу.

– Киней! Я хочу спросить…

– Спрашивай. Я отвечу.

– Ты воспитал хорошего человека, Киней. Очень хорошего. Неужели ты хочешь собственными руками сломать все, что сумел построить?

– Ну и вопрос. Что ж, ладно. Я воспитывал царя, Гиероним. А царь, воспитанный мною, оказался изгнанником. Значит, моя методика была неверна. Жаль. Надеюсь, еще не поздно исправить собственные ошибки. И кроме того, друг мой, посмотри на Деметрия и скажи: можно ли хорошему человеку быть царем?

Гавань.

Ранняя осень года 476 от начала Игр в Олимпии

Весла слаженно падали в пенистую воду бухты, замирали, изгибались и толкали крутобокий корабль вперед, к выходу в открытое море, и несущая рея уже распустила паутину снастей, готовая принять на себя тяжесть широкого синего паруса с искусно вытканным изображением вскинувшего хвост крокодила.

Корабль уходил в Египет…

Он был уже довольно далеко от берега, во всяком случае, люди, размахивающие руками возле бортов, казались провожавшим крошечными, слипшимися одна с одной черными точками.

Теплый юго-западный ветер, влажно дыша рыбой и йодистыми водорослями, бродил по опустевшей пристани, готовый в любой момент услужить провожающим и просто так, не требуя ни благодарности, ни платы, высушить слезу, некстати задержавшуюся на щеке.

Впрочем, богато разодетые мужи, держащие в поводах лоснящихся, сытно накормленных коней, отнюдь не нуждались в услугах добродушного залетного гостя. Сопровождая вышестоящего по долгу службы, свитские давно сбросили приличествующие случаю огорченные маски и, почти не скрывая нетерпения, топтались на месте, искренне не понимая, чего ради следует задерживаться в порту, тем паче, что далеко не все дела, намеченные на сегодня, уже сделаны.