Сердце замерло на мгновенье: за шумом битвы стихий Всадник уловил что-то ещё – что-то иное… Голос… Голос?.. Сбивчивое бормотание, похоже! Он поискал глазами и с удивлением обнаружил совсем рядом, на кончике безымянного пальца титана, человеческую фигуру в лохмотьях, принятую им поначалу за один из многочисленных обломков, которыми было густо усыпано всё побережье. Всадник соскочил с коня и, шатаясь под яростными пинками задумавшего сбросить его на поживу «Харибде» и «Сцилле» ветра, устремился к не иначе как тем же самым ветром и заброшенному сюда бедолаге.

Старик… Измождённый, в грязных изодранных одеждах, он стоял на коленях, но даже это давалось ему с трудом. Тело тряслось, смуглые костлявые пальцы посинели, вцепившись в камень, седые волосы беспощадно рвал ветер. Несчастный то ли молился, то ли рассказывал что-то срывающимся от чрезвычайного волнения голосом.

– Солнце пало… и утонуло в океане крови и слёз… Из пучины восстало другое, горькое солнце… кое возвестило о Конце света… – разобрал Всадник слова.

Помимо воли взглянул он на небо: действительно, настоящее солнце потускнело и почти скрылось за искорёженными горами, а вместо него сквозь тучи просвечивала набирающая высоту раскалённая докрасна сфера Отрешённого. Под взглядом багрового ока бьющие в берег волны переливались кровавыми бликами, расплёвывали алую пену…

– Реки наполнились огнём, огонь застыл камнем, а вода превратилась в дым, убивающий всё живое…

Похоже, настигнутый в одночасье ужасной бедой горемыка сошёл с ума от случившегося и теперь описывал вслух всё, что видел вокруг.

– Колосс, обративший свой взор к океану, низвергнут. Разделилось тело его на части…

– Эй! – позвал сумасшедшего Всадник.

Тот продолжал бормотать.

– Эй! – Всадник тронул худое плечо.

Старик поднял безумный взгляд и отшатнулся в ужасе:

– Разрушитель! Сын человеческий и избранник Божий, рождённый стать Царём! Он вошёл в ад и вернулся оттуда, и сотворил подобие ада на земле! Последний из живых, с обломков мира взирает он на дело рук своих!

– Успокойся, старик, успокойся. Я вовсе не Разрушитель. Я…

– Спящий на коне! – запричитал старик в голос, закатывая глаза. – Дух смятенный, неприкаянный, что достиг Предела! Заблудший сын человеческий, чьё имя – как имя птицы, чей конь – не конь, а сон – не сон! Мгновенья жизни его сочтены, и Смерть встречает его у раздвоенных врат!

Всадник отшатнулся. Слова ударили неожиданно мощно, как выстрелы в упор, оглушили: «Дух!.. Сын!.. Имя!.. Конь!.. Сон!.. Смерть!!!» Всадник тряхнул головой и, приходя в себя, снова протянул руку к старцу:

– Что ты говоришь?..

Но остановился на полпути: кликуша уже отвернулся, напрочь забыв о его существовании, забормотал что-то неразборчиво… Да осознал ли вообще, что кто-то приходил к нему, или принял Всадника за одно из своих сумбурных видений, смешав с иллюзией реальность? Вряд ли для несчастного умалишённого существовала какая-либо разница.

– Гром и огонь разорвали небеса, и с небес спустилась колесница Его, и это есть последний день мира, ибо Он сошёл, чтобы завершить начатое и воплотить замысел свой…

Гром, сильнее всех раскатов, что сотрясали атмосферу до того, врезал из-за туч и раздробился о дымящиеся склоны на тысячи осколков долгой нестройной канонадой. В ответ грому небесному и в горах тоже зарокотало: обвалы ринулись неистовой гурьбой, будто следуя приказу свыше. А небо в зените разверзлось и загорелось ослепительным пламенем!

Удивлённый и напуганный, Всадник поневоле отступил – да так и застыл, вытаращив глаза: в раздвинувшем тучи огненном вихре показались очертания… Однако пришлось тут же закрыть лицо руками и отвернуться: никак не возможно было глазам вынести неимоверную мощь лучезарного потока, прорвавшегося из иного мира вслед за силуэтом! Словно тысяча солнц в одном явились, озарив неистовой ярью своей ввергнутый в хаос мир, и от явления этого немудрено было сойти с ума или ослепнуть!

И только благодаря тому, что отвёл глаза, Всадник увидел растущую волну, которая неслась к берегу. Всё, что он успел, – это упасть на старика, прикрыв того своим телом, впиться пальцами в избороздившие поверхность каменной ладони трещины и зажмуриться.

На какое-то время вокруг потемнело, и Всадник почувствовал, что масса накрывшей побережье волны пытается вырвать его из ладони титана и уволочь с собой, жадно охватив плотной, злорадно кипящей мутью. Он не успел толком вдохнуть и теперь с ужасом ждал, когда в лёгких закончится воздух. Но вода схлынула, а он остался на том же месте.

Отхаркивая набившийся в нос и рот горький океанский песок, Всадник поднялся. Старик остался лежать ничком, но спина его чуть заметно поднималась и опускалась: дышал, не захлебнулся, слава богу. Обошлось?..

Испуганное ржание с трудом пробилось через ураган – и Всадник вздрогнул, холодея, поискал глазами… Гнедой, верный попутчик! Волна таки смыла его, и теперь бедняга барахтался изо всех сил, тщетно пытаясь противостоять отступающей водной массе, которая уносила свою строптивую добычу в открытый океан.

В груди Всадника закололи ледяные иглы. Ощущение натянувшейся жилы, идущей из самого нутра, перехватило дыхание. И страх (будто бесплотная сердцевина того, что человек принимает за истинное «я», держалась – дрожа, цепенея – на кончике этой жилы!) заставил сердце споткнуться, превратившись в сжатый до онемения кулак: случайный удар – и душа не удержится в исстрадавшейся оболочке, вылетит стремглав… Всадник замер – ни капли надежды отвратить неминуемое! – и, сделав судорожный вдох, упал в распахнувшиеся навстречу нежданному приношению волны…

***

Невероятных размеров колесница, запряжённая четвёркой огненных лошадей, катилась по небу, и от грохота её колёс сотрясалась земля и горы рушились, пропадая в океане. Всё разваливалось, кувыркалось, летело в тартарары, и только старик с воздетыми к небу руками стоял неподвижно в полный рост на протянутой к океану ладони…

Глава 8

Вода и небо… Два океана бушевали так близко друг к другу, что пена, сорванная с гребней волн, смешивалась с серыми лохмотьями распотрошённых ураганным ветром туч. Тонкая полоска горизонта, зажатая между враждующими массами, оскалилась далёкими искрошенными зубцами горных кряжей, будто некий древний великан очнулся от вековечного сна и, оголодавший, раззявил жадную пасть, намереваясь проглотить весь мир. Две глотки было у того великана: два мощных потока, водный и воздушный, неслись по кругу, сворачиваясь в противостоящие воронки. Сам мир сейчас и состоял из этих воронок, затягивающих, разрывающих и перемалывающих в своих левиафановых глотках всё без разбора. Мироздание возвращалось в состояние первоначального хаоса, и не оставалось сомнения в том, что ни пространству, ни времени также не уцелеть в этой машине вселенского уничтожения.

Изломанные части разбитого корабля, а может быть, какого-то деревянного строения, теперь уж не понять, несло по внешнему