Позднее я бывал на Даленхольме и узнал от местных жителей, что на его восточном берегу когда-то высился каменный замок, от коего уцелели немногие развалины.

Нам требовался берег западный, где на возвышении стояла усадьба рода Левиз-оф-Менар, а под ней уже на скорую руку оборудовали пристань для канонерских лодок. Место было прелюбопытное – как раз тут над рекой нависал небольшой обрыв, поросший кустами и служивший естественной защитой от ветров. Если же подняться вверх на три сажени по крутой тропинке, то можно попасть в прекрасный парк, окружавший усадьбу. Сама она располагалась почти в полуверсте от берега.

Сейчас часть строений разобрали, а на берегу, южнее нашей гавани, почти на мысу, выросло укрепление наподобие форта. При нужде оно могло довольно долго держать оборону – берег по ту сторону реки был плоский и превосходно простреливался. Лес начинался не так близко к воде, чтобы стать прикрытием для наступающего врага.

Все службы и жилища рыбаков к северу от укрепления также были отданы для военных нужд. Их не хватило, и потому на окраинах парка разбили палатки. Я слышал обычный шум военного лагеря, свидетельствующий о деятельной жизни, видел солдат и моряков, занятых делом, и невольно улыбался – тут я мог наконец почувствовать себя в безопасности.

Мои ненаглядные родственники, видимо, вообразили себя в раю. Еще немного, и они явились бы предо мной в костюмах праотца Адама. Потом оба клялись и божились, что отдыхали после купания, а потом непременно оделись бы, как подобает лейтенантам российского флота. И даже обиженно спросили, как бы я отнесся к тому, что они, увидев меня на борту йола, кинулись не ко мне, а прочь – одеваться, бриться, завивать кудри и чистить ваксой сапоги.

Сержант Бессмертный под расписку передал боеприпасы им и другим командирам канонерских лодок, а сам отправился смотреть за размещением бочат с порохом. Наконец-то я понял, что угодить ему невозможно. Хорошо, что хитрый Сурок сразу распорядился насчет трапезы.

Ответив на многочисленные строгие вопросы Бессмертного, Артамон и Сурок повели нас в удобное для трапезы и беседы место. Южнее усадьбы в низинке рос дуб, но какой дуб! Лет ему было по меньшей мере триста, в обхвате – более двух сажен, высокий и развесистый. Дамы, жившие в усадьбе, распорядились поставить вокруг него удобную скамейку. Сейчас же дуб, равно и церковная колокольня, служили наблюдательными пунктами.

Мы шли туда через великолепный парк, наслаждаясь зрелищем огромных куп цветущего шиповника. Свечкин и Гречкин, по милости Артамоновой ставшие неразлучными, тащили за нами стол из усадьбы и две корзины со съестным. Их же, Свечкина и Гречкина, мы отрядили в караул – чтобы никто не помешал нашей беседе. Разговор мог получиться долгий и трудный.

– Первый тост, как водится, за государя! – напомнил Артамон, разливая по кружкам бурый напиток. – Потом – за почетных гостей, а кто у нас ныне почетный гость?

– Господин Бессмертный, – сразу отвечал Сурок, принимая свою кружку и принюхиваясь. – Арто, ты это где взял?

– В усадебном погребе. Хозяева позволили.

– Так это они, поди, в пустую бутылку налили отраву для тараканов! Хороши бы мы были – ни хрена себе угощение!

Бессмертный понюхал пойло и согласился – пить его было опасно. Мы выплеснули сомнительное вино в траву, и с этой неприятности начался разговор, и без того заранее приводивший меня в трепет.

– Господин Бессмертный, – начал я. – Положение таково, что я не могу более изображать из себя французского жантильома времен короля Анри Четвертого. Я защищал честь дамы, сколько мог… но более не могу… простите великодушно…

– Слава те Господи! – с чувством произнес Сурок. – Образумился! Выкладывай же наконец всю правду!

– Я бы и далее молчал, но знакомство со мной может обернуться большой бедой для этой дамы. Меня пытались убить, и, я полагаю, еще будут пытаться. Если бы я знал, в чем дело… но я понятия не имею!..

– Кто, когда?! – вскричал Артамон.

– Когда – не далее, как сегодня днем. Кто – не знаю! Сей господин мне не представился! Но он – тот, кого пыталась заколоть твоя незнакомка в Яковлевской церкви!

– Однако ж… – сказал удивленный Сурок. – Бессмертный, Морозов прав – коли так, все действительно очень запуталось. Мы можем приютить его здесь, на Даленхольме, но дама… Морозка, ты уж прости, я назову ее имя – и дальше нам будет гораздо легче. Это госпожа Филимонова, бывшая в девичестве невестой… Александр, она точно была твоей невестой?

– Мы мечтали об этом, – отвечал я, глядя себе под ноги.

– Ее отдали замуж за господина Филимонова, человека богатого и достойного, но старше нее… что для такой сумасбродной особы было необходимо! – пылко заключил Сурок. – Сам я ранее сорока пяти лет жениться не собираюсь и не понимаю тех, кто смолоду впрягается в ярмо и берет на себя ответственность перед Богом за юную дуру со всеми ее амбициями и затеями! Все равно что ставить неопытное дитя к штурвалу фрегата в бурю!

Это был неприкрытый намек, весьма злобный, и я вздохнул – жениться я не собирался, но Натали теперь могла просто вынудить меня совершить это, ибо иначе ее репутация погибла бы безвозвратно.

– Я также, – сказал Бессмертный. – И то еще, полагаю, было бы слишком рано.

Слышать это из уст человека, который держал в трепете едва ли не всю моллеровскую флотилию, было очень странно. Однако Бессмертный за свои слова отвечал, и я ужаснулся при мысли, каким мог быть мой брак с Натали.

– Госпожа Филимонова примчалась к нашему другу и родственнику, очевидно, от обиды на своего законного супруга. Она помышляла о разводе и новом браке. Но это дело деликатное, и если бы в свете узнали о ее побеге, как вы понимаете, это сильно осложнило бы ее положение, – продолжал Сурок.

– Да уж понимаю, – согласился Бессмертный. – Очевидно, это главная часть вашей тайны, господа. Вы мне ее изложили, я в ужас не пришел и проповедей о супружеской верности читать не стал. Двигаемся далее.

– Я хочу добавить, – вмешался я. – Мои отношения с госпожой Филимоновой не переступили за грань… за известную грань… совесть моя чиста!..

– Ну и дурак, – сказал на это Сурок. – А может, не дурак… В общем, Натали может спокойно клясться мужу в своей непорочности, и это в ее положении единственное утешение. Она осталась в чужом городе во время войны и не может вернуться в столицу…

Тут Сурок несколько смутился.

– Что, есть еще одна страшная тайна? – спросил Бессмертный.

– Хуже, чем тайна. Она дала свои драгоценности Морозову, чтобы он обратил их в деньги, а у него эти драгоценности украли.

– Не просто украли – отняли при содействии доблестной рижской полиции, и меня же еще обвинили в том, что я их похитил у моего соседа, ювелира, – добавил я. – Вот теперь, Бессмертный, вы знаете, каково мое положение. Меня обвиняют в двух убийствах, возможно, в третьем, в краже драгоценностей и в чем-то еще, мне неведомом, но за это меня хотят убить.