отдельных сцен, сюжетных линий и персонажей может видоизменить и скорректировать начальный замысел, но сама тенденция – от общего к частному – сохраняется.

Если автор понимает, о чем и зачем он собирается писать пьесу, если он хорошо представляет себе идею произведения, его жанр и стиль, его сюжет, характеры персонажей, мотивации их поступков, эмоциональную атмосферу пьесы и отдельных ее эпизодов, если он стремится вложить в пьесу определенный смысл, значит, можно говорить об авторской интерпретации создаваемого произведения. Но замысел – это одно, а его реализация – это другое. Первоначальная умозрительная концепция нуждается в ее подтверждении создаваемым текстом. В случае удачи у автора получается примерно то, что он хотел выразить. Однако по разным причинам (иногда от избытка таланта, чаще от его недостатка) текст у него может выйти из-под контроля, и смысловой результат получается не совсем тот или совсем не тот, что автор планировал (хотя он может этого и не сознавать).

Задача автора – выстроить произведение так, чтобы интерпретация вытекала не из его объяснений и деклараций, не из его мнения о ней, не из его комментариев, не из того, что ему хочется в ней видеть, а из самого текста пьесы. Это позволит ему логически и художественно обосновать свою интерпретацию и ограничить возможность ложных трактовок. У кого-то это получается интуитивно, у кого-то – как результат тщательного обдумывания, а у кого-то вообще не получается. Таким авторам не мешает задуматься о своем ремесле и осознанно ему учиться.

Драматург должен учиться аргументировать свою концепцию, опираясь только на текст, а не на некие идеи, заключенные где-то в его голове. Текст состоит из слов. Значит, автору, когда он пишет, надо тщательно выбирать, расставлять и связывать слова, чтобы избежать неправильного их толкования, и заботиться о том, чтобы результаты отвечали его собственному замыслу. Если же сам драматург смутно представляет свой замысел или не сумел практически его воплотить, у него нет права требовать «правильной» интерпретации («ставить так, как написано») и от других. Неопределенный смысл означает отсутствие всякого смысла. Невнятность и смутность чаще всего говорят не о глубине мышления автора, но о его недостаточном мастерстве или просто о том, что ему нечего было сказать. Толкование отдельных сцен и реплик, их необходимость и смысл будут верными, если они подтверждаются остальной частью текста, и ложными, если вступают с нею в противоречие. Таким образом, продуманность и внутренняя согласованность текста являются лучшим средством его защиты от кавалерийских интерпретаций. Сам текст будет этому сопротивляться.

Сказанное не означает, что авторская трактовка пьесы должна быть очевидна, однозначна и одномерна. Искусство призывает думать и чувствовать, оно скорее задает вопросы, чем отвечает на них. Хорошо выстроенный и продуманный текст не исключает широты и разнообразия театральных трактовок, он не ограничивает, а расширяет возможности творческого соавторства постановщика в создании спектакля. Однако вероятность грубого нарушения авторского замысла будет снижена. Во всяком случае, необходимость такого вмешательства будет труднее обосновать и реализовать. Если скрипка изготовлена как скрипка, ее сложно заставить звучать как виолончель или кларнет. Правда, малоодаренных и излишне самоуверенных интерпретаторов такие трудности не останавливают. Они не утруждают себя поиском нужного ключа к замку и просто взламывают дверь.

Сравним для наглядности написание пьесы с созданием мозаичной картины. Сначала художник наносит на подготовленную основу цветной рисунок («концепцию» будущей мозаики), затем по рисунку выкладывает кусочки цветных камней или смальты, тщательно подбирая кубики нужных оттенков и помещая их в строго определенное место, намеченное рисунком. Если цвета будут перепутаны или кубики будут вставлены не в то место, то задуманная картина из них не получится. Так и драма – она слагается из слов, предложений, реплик и эпизодов, и только при правильном их выборе и точной расстановке в нужном порядке все элементы пьесы будут логически и художественно согласованы. Тогда результат совпадет с замыслом.

Что происходит на практике? Авторы часто увлекаются частностями и не заботятся о целом (что самое важное и трудное). Больше внимания они уделяют деталям, отдельным репликам и эпизодам. Иногда им хочется вставить какие-то интересные мысли и описания, не относящиеся к теме, и наоборот, они опускают важные для раскрытия замысла мотивы, реплики и эпизоды. Изображение размывается. Понимание смысла пьесы становится затруднительным. В ней можно видеть что угодно. Тогда-то, к удивлению и неудовольствию автора, и появляется возможность самых разных трактовок его пьесы, совершенно не совпадающих с тем, что он задумал.

Мы уже отмечали, что язык драмы – это голос звучащий, в театре он воспринимается ухом, а не глазами. Актеры адресуют свои реплики не только своим партнерам на сцене, но и косвенно – в зал. Интерпретатор, будь то автор или постановщик, должен не только видеть слова, но и «слышать», как они звучат, потому что их интонация, темп и громкость определяют их значение. То есть надо помнить и о «звучащем» значении слов. Текст пьесы пишется с учетом желаемой для автора реакции зала (т. е. интерпретации публикой): смех, удивление, любопытство, волнение, страх, негодование. (Как писал Умберто Эко, «предвидимая интерпретация есть часть самого процесса создания текста».)

Интерпретация театром

Результат интерпретации произведения литературоведом – это еще один текст, так как анализ слов ведется с помощью других слов. Но результат интерпретации пьесы театром – это спектакль, и истолкование ведется театральными средствами (мизансцены, интонация, мимика, жест, движение, музыка, сценография, свет). На основе одного произведения, литературного, возникает другое – театральное, созданное другими творцами, живущее самостоятельной жизнью и в какой-то мере оспаривающее литературный первоисточник и конкурирующее с ним. И в этой конкуренции стороны находятся в неравных условиях: в отличие от пьесы и ее автора, спектакль и его создатели известны широкой публике, получают призы и почетные звания, превозносятся критиками, рекламируются в прессе, интернете и по телевидению. Настойчиво муссируются утверждения, что якобы никто не любит читать пьесы. Это способствует формированию представления, что драматургия – это что-то малоинтересное, второстепенное и вспомогательное, служащее лишь поводом для появления на сцене настоящего произведения искусства. Зрители (и критики) смотрят, слушают и обсуждают не саму пьесу, а ее театральную интерпретацию.

По мнению некоторых критиков, написав драму, автор утрачивает все права на ее дальнейшую интерпретацию. Все, что он хотел сказать, он уже выразил (должен был выразить) своим текстом. Теоретически это верно. Однако то, что верно в теории, совсем по-другому выглядит в театральной практике. Далеко не всякий режиссер способен пьесу тщательно проанализировать. Далеко не всякий режиссер захочет хоть как-то считаться с авторской трактовкой.

Нельзя смешивать интерпретацию, вытекающую из анализа пьесы, и искусственно