— Главное — это удержаться на ногах, — сказал он.

По дороге домой мы молчали, и я вздохнул с облегчением, когда мы въехали к нам во двор: наконец-то лыжная прогулка закончилась!

В прихожей мы так же молча разделись, освободившись от лыжного снаряжения. Но затем, открывая дверь на лестницу, он вдруг обернулся.

— Можешь составить мне компанию, пока я буду готовить обед, — сказал он.

Я кивнул и пошел за ним наверх.

В гостиной он вдруг остановился, глядя на стену.

— А это еще что такое? — спросил он. — Ты это видел?

Я уже и забыл про историю с апельсином. Удивление, с которым я замотал головой, очевидно, было настолько искренним, что его внимание полностью переключилось с меня на стену, он наклонился и провел пальцем по тоненькой полоске на обоях. Вероятно, даже у него не хватило фантазии догадаться, что это я бросил апельсин об пол в проходе между кухней и гостиной.

Он выпрямился и пошел на кухню, я, как всегда, уселся на табуретку, он достал из холодильника упаковку сайды, положил на рабочий стол, достал из шкафчика муку, соль и перец, высыпал на тарелку и принялся обваливать в этой смеси оттаявшие, мягкие кусочки филе.

— Завтра мы после уроков съездим в город и купим тебе подарок ко дню рождения, — сказал он, не глядя на меня.

— Ты возьмешь меня? Разве это не сюрприз? — спросил я.

— Ты же знаешь, чего тебе хочется на день рождения, — сказал он. — Футбольную форму вроде бы?

— Ну да.

— Вот и примеришь ее, чтобы знать, что она впору, — сказал он, снимая пальцем кусочек масла с ножа на сковородку.

Я хотел форму «Ливерпуля». Но в магазине «Интерспорт» такой не оказалось.

— Может быть, спросим кого-нибудь, кто тут работает? Вдруг она найдется на складе?

— Раз не висит здесь, значит, нету, — сказал папа. — Выбери какую-нибудь другую.

— Но я болею за «Ливерпуль».

— Возьми тогда «Эвертон», — сказал он. — Это тот же город.

Я взглянул на форму «Эвертона». Сине-белые шорты. «Умбро».

Посмотрел на папу. Он то и дело нетерпеливо оглядывался по сторонам.

Я напялил футболку поверх свитера и прикинул шорты.

— В порядке, — сказал я. — Эта годится.

— Значит, эту берем, — сказал папа, взял комплект и пошел платить.

Пока заворачивали форму, он перебирал купюры в толстом бумажнике и приглаживал волосы, поглядывая на зал, в котором было полно народу; до Рождества оставалось всего три недели.

В день рождения я проснулся ни свет ни заря. Сверток с формой лежал у меня в шкафу. Я не мог дождаться, когда наконец смогу ее надеть. Разорвал бумагу, вынул форму, понюхал. Что может быть прекраснее запаха новой одежды? Я надел сшитые из блестящего материала шорты, затем футболку — она была пошершавее, даже кусала кожу — и белые носки. Одевшись, я пошел в ванную полюбоваться на себя в зеркало.

Повернулся туда-сюда.

Форма была отличная.

Не «Ливерпуль», правда, но тоже отличная, тоже из этого города.

Тут дверь распахнулась, на пороге был папа.

— Ты что там делаешь, парень?

Посмотрел на меня.

— Ты развернул подарок? — крикнул он. — Вот так — один?

Он схватил меня за плечо и вытащил в комнату.

— А ну-ка заверни его обратно! — сказал он. — Сейчас же!

Я расплакался и стал снимать форму, кое-как попытался сложить, положил на бумагу, свернул и заклеил торчащим клочком скотча.

Папа стоял надо мной и смотрел, как я выполняю приказ. Как только я закончил, он вырвал сверток у меня из рук и вышел из комнаты.

— Вообще-то надо было отобрать его у тебя, — сказал он. — Но я только спрячу его, пока не придет время получать подарки. Это же твой день рождения!

Зная, что мне подарят, и даже примерив форму в магазине, я был уверен, что главное — это чтобы наступил день рождения, а раз он наступил, то надеть обновку уже можно. Я не считал форму таким же подарком, как остальные, которые получу вечером, когда на столе будет торт. Но объяснить ему это было невозможно. И прав был я, а не он. Форма же моя. В этот день она стала моей!

Пока все не встали, я проплакал в постели. Мама встретила меня на кухне веселая и сразу поздравила, накануне она напекла булочек и сейчас разогрела их в духовке, сварила яйца, но я остался равнодушен, обида на папу омрачала все.

Вечером мы сели за торт с лимонадом. Гостей на мой день рождения никогда не приглашали, на этот раз тоже никого не было. Я сидел обиженный и недовольный, молча ел торт, и, когда папа как ни в чем не бывало разложил передо мной подарки, как будто утром ничего не случилось и все можно начать с чистого листа, я, опустив глаза, развернул пакет с формой «Эвертона», не выказывая при этом никакой радости.

— Какая красота! — сказала мама. — Разве ты не примеришь ее?

— Нет, — сказал я. — Я уже мерил в магазине. Все подошло.

— Надень ее, — сказал папа. — Покажись маме и Ингве.

— Нет, — сказал я.

Он посмотрел на меня.

Я взял форму и ушел в ванную, переоделся, вернулся в комнату.

— Просто замечательно, — сказал папа. — Спорим, ты будешь самый нарядный на зимних тренировках.

— Можно уже снять? — спросил я.

— Погоди, мы еще не закончили с подарками, — сказал папа. — Вот тебе от меня.

Он протянул мне маленький четырехугольный сверточек, вероятно с кассетой.

Я развернул.

Это был новый альбом Wings — «Back to the Egg».

Я повернулся к нему. Он глядел в окно.

— Ты доволен? — спросил он.

— Да, конечно, — сказал я. — Это же новые Wings! Прямо сейчас поставлю!

— Не спеши, — сказал он. — У тебя тут еще подарки.

— Вот совсем маленький от меня, — сказала мама.

Пакет был большой, но легкий. Что там может быть?

— Просто вещь для твоей комнаты, — сказала мама.

Я развернул пакет. Это была табуретка. Четыре деревянные ножки и между ними плетеное, вроде сетки, сиденье.

— Та самая буретка, — сострил Ингве.

— Большое спасибо, — сказал я. — Буду сидеть на ней, когда читаю.

— А теперь от меня, — сказал Ингве.

— Да? — сказал я. — Интересно, что ты придумал!

Это была книжка, самоучитель игры на гитаре.

Я чуть не прослезился.

— Большое тебе спасибо, — сказал я.

— Там и соло, и гаммы, и все, что надо, — сказал он. — И очень просто. Везде черная точка, где нажимать. Даже ты разберешься.