Стоя среди травы с осколками огромного яйца в руках, я принял решение: отыщу гнездо грифона или рух, в котором будут обитатели, заберу оттуда пару птенцов и доставлю их в Багдад и Ахен, чтобы все могли их видеть, но не стану втягивать в это дело больше никого.

– Почему бы тебе не отнести это на корабль? – предложил я Сулейману, ткнув пальцем в осколки. – А я попробую отыскать гнездо рух, где будут яйца или даже птенцы, и вернусь до темноты. А там уже подумаем, что делать дальше.

– Я пойду с тобой, – решительно заявил Озрик. – Вдвоем мы осмотрим больше, чем ты в одиночку.

– Если вы не вернетесь к утру, мои люди решат, что рух сожрала вас, и потребуют убираться отсюда. Я вряд ли смогу удержать их, – предупредил нас старый корабельщик, но отговаривать от поиска новых гнезд не стал.

Затем Сулейман и его моряк отправились обратно на берег, оставив нас с Озриком около покинутого гнезда.

Я посмотрел в глубь страны, где в знойном мареве расплывались очертания далеких лесистых холмов, и вспомнил о том, как отправился на поиски белого кречета.

– Говорят, что грифон и рух – это гигантские орлы, – сказал сарацин. – Они устраивают гнезда на скалах высоко в горах. Но это существо отложило яйца на голой равнине. Что-то здесь не так. Давай-ка для начала поищем следы!

И мы вместе отправились осматривать окрестности – море очень густой жесткой травы и непролазных кустов, над которым тут и там поднимались купы корявых деревьев. Не меньше часа потребовалось нам, чтобы отыскать второе гнездо, причем отнюдь не покинутое. На земле лежало с полдюжины тесно сдвинутых огромных яиц. Вся трава на этом месте была плотно примята к земле. Гнездо находилось менее чем в полете стрелы от маленького озерца, и к воде от него шла хорошо натоптанная тропинка. Судя по тому, что еще несколько тропок расходились в других направлениях, хозяева гнезда обходили озеро дозором, и это встревожило меня. В голову сразу полезли мысли о крокодилах и водяных змеях.

Озрик подошел к гнезду и потрогал одно из яиц ладонью.

– Теплое, – сообщил он. – Родители должны быть где-то поблизости.

Встав на колени, он прислушался, снова потрогал яичную скорлупу и добавил:

– Похоже, я слышу шевеление. Наверно, скоро птенцы начнут вылупляться.

У меня в животе похолодело от страха. Я живо вспомнил тот ужас, который испытал в лесу той ночью, когда между мной и Вульфардом неожиданно появился тур.

– Только бы не оказаться между тварью и ее гнездом. Это может быть очень опасно, – предупредил я своего друга.

– Если это какое-то ползучее существо, которое появится со стороны озера, то будет безопаснее ждать его, сидя на дереве, – ответил тот и указал на ближайшую рощицу. – Заберемся туда. Оттуда будет хорошо видно гнездо, да и вряд ли нас кто-нибудь достанет.

Мы перебрались к деревьям и нашли среди них одно, по которому можно было подняться на десять, а то и на двенадцать футов над землей. Из-за веток и листвы обзор оставлял желать лучшего, зато тропинка, ведущая к гнезду, находилась в каких-нибудь десяти футах от нас.

Там мы просидели час, если не два. Нас непрерывно терзали насекомые, а ветки все больнее и больнее врезались в тело. Лежать на земле неподалеку от Вульфарда в ожидании тура было сыро, скучно, но отнюдь не столь неудобно. У меня разнылась давняя рана на плече.

Мы услышали животное раньше, чем увидели его. Было слышно, как через подлесок уверенно ломится какой-то большой и, похоже, неуклюжий зверь. Сквозь шелест травы несколько раз прорывалась его тяжелая поступь.

Приникнув к ветвям, мы уставились на тропу.

Неведомое существо прошествовало совсем рядом с нами. Мы с Озриком сидели в добрых девяти футах над землей, однако неожиданно массивная голова оказалась на одном уровне с нами. Я затаил дыхание, страшась, что диковинная птица поглядит в сторону и заметит нас. Глаза у нее были блестящими и выпуклыми, а тяжелый клюв заканчивался острием, которое вполне могло нанести тяжелые раны. Тело ее покрывала густая шуба из темно-бурых перьев, больше похожих на щетину, а при виде когтей на пальцах двух могучих – толще моего бедра – ног я невольно содрогнулся. Каждый коготь был в девять, а то и в десять дюймов длиной.

Животное добралось до гнезда и застыло, оглядываясь по сторонам, как будто высматривая врагов. Потом оно согнуло ноги и опустилось наземь, закрыв собой кладку. Даже когда это чудовище сидело, его голова на длинной, похожей на змею шее возвышалась над землей футов на пять.

Выждав, пока хозяин гнезда успокоится, мы осторожно слезли с веток и отступили, прячась от чудовищной птицы за все теми же деревьями.

Лишь когда мы удалились на пару сотен шагов, Озрик повернулся и посмотрел на меня.

– Это не грифон и не рух, – сказал он. – Эта птица не может летать. У нее не крылья, а обрубки какие-то.

– Ее нет в бестиарии, – ответил я. – И она похожа на птицу, именуемую страусом. Но те не столь велики и могучи.

– И что мы будем делать дальше? – спросил сарацин.

– Ничего. – Это решение я принял, еще пока мы отползали от гнезда гигантской птицы.

Озрик бросил на меня понимающий взгляд:

– Ты думаешь о Вало, да?

Я кивнул:

– Он был полностью уверен в том, что бестиарий не ошибается, и погиб из-за этой уверенности. Сегодня мы всего лишь убедились в том, что эти огромные яйца принадлежат не грифону и не рух, а другой птице. Но это не значит, что таких существ не может быть в каком-то другом месте.

Друг настолько хорошо знал меня, что понял даже мою невысказанную мысль.

– Итак, мы скажем Сулейману, что так и не смогли найти существо, которое откладывает эти яйца, – уточнил он.

– Совершенно верно. И значит, поиски рух и грифона продолжатся и даже станут активнее. Моряки ведь сразу поверили, что это яйца птицы рух.

Озрик задумался.

– Если мы расскажем об этом удивительном создании, сотоварищи Мусы в библиотеке халифа смогут добавить его описание в бестиарий, а потом оно разойдется по всему миру. – Он коротко, заговорщически ухмыльнулся. – Но я согласен с тобой: лучше подтолкнуть людей на продолжение поисков грифона – вдруг когда-нибудь окажется, что Вало верил не впустую. И еще у меня есть предложение.

Я испытующе взглянул на своего спутника:

– Какое же?

– Мы вернемся к пустому гнезду, соберем всю скорлупу, какую сможем отыскать, и заберем ее с собой в Багдад. А остальные пусть ломают головы над тем, чья это могла быть кладка.

На протяжении нашего долгого и скучного обратного пути в Аль-Убуллу все на корабле казались измученными и пребывали в подавленном состоянии. Ужасная кончина Вало наложила на всех свой тяжелый отпечаток. Мы с Озриком проводили долгие часы, сидя или прогуливаясь вместе в мрачном молчании, и было видно, что Зайнаб тоже глубоко удручена. Она держалась совсем тихо и еще более отстраненно, чем в первой половине плавания, но ее печаль проявлялась лишь в том, что она все время сидела на своем излюбленном месте на носу, вглядываясь в горизонт. Будь обстановка иной, я, пожалуй, подошел бы к ней, заговорил и попытался бы как-то облегчить ее скорбь. Но смерть Вало заставила меня лишь стать еще сдержаннее. Я был настолько влюблен в Зайнаб, что боялся усугубить положение неловким прикосновением к ее грусти. Снова и снова говорил я себе, что нужно дождаться возвращения в Багдад. Там я смогу отыскать подходящий момент, чтобы открыть свои чувства. С извечной склонностью влюбленных к заблуждениям я отгонял от себя любые мысли о том, что нашей переводчице предстоит вернуться к своей прежней жизни, где она была всего лишь драгоценной невольницей-певицей надима Джафара. Мне казалось, что все препятствия можно преодолеть, и я думал лишь о том, что рано или поздно отыщу путь к сердцу Зайнаб, что мы будем испытывать друг к дружке одно и то же чувство и вместе разберемся, куда оно нас приведет. Это безрассудное стремление помогло мне вынести суровую пытку унынием, в которую превратилось наше возвращение.