Андрон нерешительно расстегнул кобуру и достал пистолет. Передернуть затвор одной рукой он не мог, полковник это понял и выхватив из рук Андрона его ТТ, дослал патрон в патронник. Протянув оружие обратно, он раздраженно негромко пробубнил:

– Ну вот… стреляй! Стреляй капитан! Не тяни… а то остальные поймут, что ты трусишь! А нам нужно их так напугать, что бы больше никогда ни у кого из них не было желания драпать с позиции! Поэтому выполняй приказ капитан!

В этот момент, лежавший у ног полковника, приговоренный к смерти солдат, брезгливо сказал:

– Вы собаки… даже расстрелять-то и то по-человечески не можете! Все у вас через жопу! Вся ваша большевистская власть через жопу! Погодите, Гитлер еще шкуру с вас спустит… рожи комиссарские!

Полковник гневно посмотрел на паникера, затем на Андрона. Маленький понял, командир боится, что эти слова услышат бойцы батальона. А это значит,… если Маленький сейчас не нажмет на курок, то неприятностей не избежать! Никому! Андрон навел пистолет на голову лежавшего солдата и зажмурился.

– Стреляй капитан! Стреляй! – шипел полковник.

Андрон в это мгновение словно почувствовал, пуля, она уже готова убить человека! Пуля, она уже ждет, когда порох в гильзе взорвется и, толкнув ее со страшной энергией, наделит ее силой смерти. Эта сила поможет свинцовой капле пробить череп и, пробурив мозг, закончить жизнь, которой, человек, что лежит на краю воронки, так дорожил!

Миллиметр, лишь миллиметр движения пальца и курок запустит эту страшную необратимую цепочку убийства, санкционированного убийства, называющегося «справедливым возмездием за предательство»!

И Андрон нажал на курок!

Он не мог это не сделать…

Маленький попытался раскрыть глаза, но не мог, он не мог заставить себя посмотреть на то, что совершил…

…Андрон Кузьмич проснулся в холодном поту.

Сердце бешено колотилось!

Опять этот сон, этот проклятый сон, сотканный из воспоминаний, из страшных воспоминаний!

Старик привстал и сел на край кровати. Он все еще не мог отойти от сновидения, нагнувшись, Маленький, нащупал на полу кружку с водой и, припав к ней губами, жадно выпил все содержимое.

Сразу стало немного легче…

Этот сон, проклятый сон, он, словно издеваясь, приходил к нему почти каждый год именно в сентябре. Эта была словно мистика,… словно наваждение, одно и, тоже воспоминание, примерно в одно и, тоже время. Первый раз кошмары из прошлого мучили Андрона Кузьмича еще в сентябре сорок шестого, затем пятьдесят первого… и потом почти регулярно. Правда последние пять лет, к счастью… сентябрь сорок второго ему больше не снился… и вот опять,… опять!

– Не к добру, ой не к добру это, – пробормотал себе под нос Андрон Кузьмич и вновь лег на кровать.

Он закрыл глаза и попытался успокоиться, но тишину нарушил стук в дверь.

– Да, да,… – с неохотой ответил Андрон Кузьмич.

В комнату вбежала Виктория. Девушка испуганно присела возле кровати деда на пол. Она обняла старика за шею и испуганно зашептала:

– Дед, дед, тебе, что опять плохо?! Может скорую вызвать, ты опять кричал! Я испугалась! Дед, дед, мне страшно, страшно за тебя!

Андрон Кузьмич грустно улыбнулся и, поймав руку внучки на своей груди, ласково похлопал ее по ладошке:

– Деточка, все нормально! Все хорошо. Сон, просто сон не хороший приснился!

– Сон?! Ты дед в последнее время все чаще и чаще кричишь во сне. Видно, что-то тебя мучает! Господи! Что за напасть?! – Вика заплакала.

Она рыдала, закрыла ладони руками. Андрон Кузьмич вновь поднялся и сев на край кровати, погладил внучку по спине:

– Викуся! Ну, что ты деточка! Что? Дед у тебя еще крепкий! Крепкий! Все нормально будет! Поживем еще!

Но Виктория продолжала рыдать. Маленький покачал головой и, тяжело вздохнув, ласково сказал:

– А может Вика нам с тобой, куда, ни будь в санаторий съездить? Нервишки подлечить? И у меня, что-то вот они сдают, хоть и во сне. А ты вон вообще в истерику как что…

– Нет! – Вика замотала головой. – Я не могу никуда поехать!

– Это почему девочка?

– Понимаешь дед, что-то страшное случилось! Вилор пропал! Он не отвечает на телефон! Дома никого нет! Ни деда его, ни его самого! Что-то страшное случилось! Я не могу никуда поехать! Мне надо его найти! Найти!

Андрон Кузьмич насторожился. Он пристально посмотрел на внучку и тяжело вздохнув, перевел взгляд на окно, несколько секунд помолчав, он загадочным тоном сказал:

– Значит,… пропал,… а может он уехал, куда ни будь?

– Да не мог он уехать! Не мог! Да и дед его уехать не может, он в больнице лежал, с сердцем ему плохо было! Какие ему сейчас поездки?!

– Да, дела,… – задумался Андрон Кузьмич.

– Что делать дед?! Что делать?! – в отчаянье вскрикнула Вика.

– Подожди, внучка, подожди. Что ни будь, придумаем. Что ни будь, узнаем. А пока перестань плакать и вытри слезки. Плакать это последнее дело.

– Ты мне поможешь дед?! Поможешь?! Ты же знаешь, как я люблю Вилора! Я жить без него не могу! И если с ним что ни будь, случится, я, я не знаю, что я с собой сделаю! Обязательно, что ни будь, сделаю!

Андрон Кузьмич в гневе вскочил с кровати. Он схватил Викторию за плечи и помог ей подняться с пола. Посмотрев в глаза внучки, он жестко сказал:

– Не смей так говорить! Никогда! Слышишь?!! Не смей! Это не выход! И вообще,… играть со своей жизнью это низко и подло по отношению к родным и близким! По отношению к тем, кто тебя любит! Слышишь! Не смей так говорить никогда и даже думать!!!

– Дед, дед! Прости! Прости! – рыдала Виктория, – Но, ты же знаешь, как я люблю Вилора! Зачем мне жить, если его не будет?!

Андрон Кузьмич прижал к себе внучку. Он сдавил ее стройное тело и почувствовал, как спазмы от рыданий словно разрывают ее грудь. Маленький погладил Викторию по спине и ласково сказал:

– Вика, будет тебе,… будет. Я сделаю все, чтобы ты с ним была счастлива. Все сделаю!

– Правда?! – промычала Вика, уткнувшись деду в грудь.

– Правда, внучка, правда! Обещаю!

* * *

Андрон Кузьмич шел уверенным, быстрым шагом. Прохожие, то и дело оборачивались и глядели в след, и не случайно, старик производил впечатление. Он был одет в строгий деловой костюм. Отутюженные брюки, стерильно белая рубашка и бардовый галстук делали его праздничным пятном на серой будничной улице. Маленький нес в руке большой длинный зонт, больше похожий на трость. Он постукивал им об асфальт, словно слепой пилигрим.

«Как быстро летит время! Вот я уже и старик. Совсем древний старик. Молодые девушки смотрят на меня словно на доисторическое животное. А я, я не считаю себя таким. Я считаю себя молодым! Мой мозг не может принять информацию, что я уже старик! Я не произвольно считаю себя все таким же, как был в двадцать или тридцать лет. Почему?! Неужели все старики думают так же как я? Неужели все под конец жизни вот так рассуждают?! Почему человек не хочет признаваться в собственной старости?! Почему?! Может быть, человек не произвольно так хочет продлить себе жизнь? Вроде как, не замечать старость, вроде как, ее и нет, она не наступила. А значит и смерть еще далеко, еще так далеко! Нет, но это самообман! Время не запутать, а смерть не обмануть! Все придет и неизбежно придет! И не надо этого бояться! Это придумали не мы и не нам это отменять! И все-таки… так охота жить… как можно дольше…»