Я встретила Хелен Гринлоу через двенадцать дней после того, как все пошло прахом, и где бы вы думали? В холле «Лиственницы». Я почти не замечала ничего вокруг после того, как в течение часа избегала зрительного контакта с доктором Адиль, но ее я узнала мгновенно; шлем астронавта из белоснежных волос над тщедушным тельцем – мечта карикатуриста.

За приемной стойкой никого не оказалось, чтобы спросить у нее, какого черта ей здесь надо, или, если уж на то пошло: «Как вас вообще выпустили?»

Я подошла к ней.

– У вас чертовски крепкие нервы – показываться на глаза после того, что вы сделали. – Шок от ее наглости временно перебил ступор моего отрицания. – Из-за вас оборвалась человеческая жизнь.

– Я очень глубоко об этом сожалею. – Она держалась официально, но искренне – не такой холодной и похожей на робота, как все считают. – Ты вправе злиться. И мне безумно жаль твою мать. – Она не позволила этой фразе зависнуть в воздухе чересчур надолго, и я была за это благодарна. – Отвечаю на твой незаданный вопрос: я, как они это называют, «освобождена на время следствия».

Чья-то вежливость, когда вы собрались палить из всех стволов, разоружает. Складывалось впечатление, что на нее можно обрушить любой груз эмоций, и она не сойдет с ума. Я вдруг обнаружила, что не знаю, куда деть руки, поэтому просто сложила их на груди.

– Разве вы не рискуете, приходя сюда и разговаривая со свидетельницей? – спросила я вызывающе.

– Рискую. – Хелен Гринлоу безусловно владела собой, и я почувствовала к ней уважение. Меня также впечатлило, что она не спрашивала в лоб, хочу ли я разговаривать с ней, а предоставляла инициативу мне.

– Ну, мы можем пойти сюда. – Я открыла дверь в комнату для родственников. Это одно из самых печальных помещений в «Лиственнице», что говорит о многом. Со вкусом подобранные персиковые диваны стоят лицом друг к другу, на кофейном столике между ними – коробка с бумажными платками. В углу притаился маленький ящик с детскими игрушками. Это к несчастной актрисе из другого крыла, страдающей анорексией, каждый день привозят ее ребенка. «Комната для родственников» – на самом деле немного неправильное название. Сюда пациенты приводят тех, кого не хотят вести в свою комнату. Здесь я разговариваю с полицией.

Я села на диван, который все еще хранил неприятное тепло от чьей-то предыдущей задницы. Кто-то разорвал бумажный платок и скатал его в мелкие шарики: парочка из них провалилась между подушками. Я выковыряла один, чтобы щелчком сбросить на пол, и поняла, что он влажный от соплей или слез. Это заставило меня поперхнуться. Я представила, как кто-то промокает лицо, а затем измельчает салфетку, вероятно, даже не осознавая, что делает.

– Видимо, вы пришли сюда, чтобы дать мне некоторые ответы? Никто ничего мне не рассказывает, и это невыносимо.

Хелен изящно положила ладони на худые бедра.

– Что тебе известно? – Ее голос звучал необычно. Как у по-настоящему продвинутого искусственного интеллекта или телефонного робота, с которым вы начинаете разговаривать, прежде чем поймете, что это запись.

– Немногое, – ответила я. – Вы сбили Джесса. Бог весть, по каким причинам – вероятно, что-то связанное с Назаретом, поскольку это в буквальном смысле единственное, что могло быть у вас общего. – Хорошо бы она сказала что-то, что сохранило бы маму в моей памяти такой, какой, по моему мнению, она была, но разговор, кажется, принимал иное направление.

– Это правда, что семья Джесса Брейма считает, будто я нажала на газ намеренно, и требует у полиции обвинить меня в убийстве. Однако они ошибаются.

– Тогда что это было? Поломка в машине? Ваша ошибка?

– Это была моя ошибка. Тем не менее это действительно не совпадение, что я находилась в том месте в то время, и это связано с закрытием больницы.

Я вздрогнула, как будто услышала стук в дверь.

– Хонор, полиции известно, что имеется переписка между твоей матерью и мной насчет Джесса, предупреждающая меня о том, что Марианна справедливо полагала злыми намерениями с его стороны.

У меня начинало жужжать в голове. Кажется, я отмахнулась от чего-то в воздухе возле своего левого уха, прежде чем спросить:

– Какое это имеет отношение ко мне? Почему он был в моей квартире?

Хелен сочувственно склонила голову набок: это выражение ей не подходило.

– Потому что он собирался рассказать тебе кое-что, что тебе было бы трудно услышать, но я считаю, ты имеешь право это знать.

Жужжание стало громче, как туча саранчи в моей голове – ползающей под кожей, разрывающей плоть изнутри.

– Видишь ли, твоя мать была необычной девушкой. У нее имелись сила духа и любопытство, которые превосходили ее образование и происхождение, поэтому, когда она кое на что наткнулась, она поверила в мою причастность к… – Хелен подняла глаза кверху, словно в поисках божественного вдохновения. – Она поверила, что в моем прошлом есть преступные эпизоды. Вместо того чтобы пойти ко мне напрямую, она рассказала Джессу Брейму, и он вовлек ее в заговор с целью шантажа, жертвой которого я стала.

– Шантажа? Мою маму? Что вы натворили такого плохого, что они… – Я много думала о том вечере, который провела на бежевом диване в Парк-Ройал-мэнор, проваливаясь в прошлое с помощью своего айпада. – Это связано с той бедной женщиной, которая погибла, так, что ли?

– Джесс и твоя мать верили в это.

Облегчение стучалось в мое сердце, но я не могла впустить его, пока не разузнаю побольше.

– Они были детьми, когда она умерла. Это не имеет никакого отношения к…

– Боже, конечно, нет. Твоя мама не имела никакого отношения к смерти Джулии Соломон. Как ты сказала, она была ребенком. Скорее она думала, что имею я.

Хорошие воспоминания начали восстанавливаться, напоминая процесс реставрации картины.

– Господи, как же вам так не повезло-то? За вами по пятам ходит смерть с косой? – Хелен слегка покоробило от моих слов. – Я шучу, – быстро пояснила я. – Так что вы сделали такого дурного? Я имею в виду – вы должны были действительно это сделать, иначе зачем вы заплатили?

– Свидетельства современников, к сожалению, всегда принимаются как заслуживающие доверия и авторитетные. Ошибки, когда-то внесенные в записи, будут восприняты как истина и прилипнут навсегда.

Господи Боже.

– Не могли бы вы перестать разговаривать, как в Палате лордов, хоть на минуту?

Хелен вздохнула.

– Иногда все не так, как кажется на бумаге, но бумага всегда побеждает. Твоя мать и Джесс Брейм думали, что наткнулись на причину, по которой закрыли больницу, и что она была незаконной.

– Значит, по сути они сражались за социальную справедливость. – Такое я могла принять с легким сердцем.

Хелен покачала головой.