– Они ошибались. – Ее руки начали подрагивать, и я инстинктивно взяла их в свои, поглаживая по ладони большим пальцем, как делала с бабушкой после инсульта. К моему удивлению, ее глаза благодарно блеснули. – Спасибо тебе за это, Хонор, – прошептала Хелен, хотя я не сделала ничего особенного, а затем собралась с мыслями, чтобы закончить свою историю, пока я собиралась с духом, чтобы услышать то, что может последовать дальше.

– Закрытие не было незаконным, однако возникло ужасное недопонимание. Думаю, твоя мать осознавала это, но Джесс никак не мог это воспринять, и когда Марианна попыталась воззвать к его здравому смыслу и заставить разобраться в причинах, он начал наседать на нее. Угрожая тебе.

– Но что это была за причина? И откуда они узнали?

– Юридическая формальность. У твоей матери всегда были весьма высокие исследовательские способности. – А вот это звучало действительно похоже на Марианну Теккерей, которую я знала: рыскающую по Саффолку от библиотеки к библиотеке в поисках нужной книги.

Это было не так уж плохо.

– Она очень беспокоилась не только о том, что ты узнаешь, но и о том, что ее действия спустя годы будут обнародованы, и полиция станет ее преследовать.

Мне почти захотелось над этим рассмеяться. В душе поднималась головокружительная легкость: мама, напуганная тем, что провела небольшое незаконное расследование! Может, она даже решилась на настоящее безумие и использовала чужую библиотечную карточку! Однако Хелен Гринлоу не улыбалась.

– Ирония в том, что для обвинения в шантаже мне пришлось бы лично выдвинуть обвинение, а этого никогда бы не произошло.

– Кстати, о Джессе. От него не исходило угрозы, когда он был в моей квартире. Немного грустный, но в основном безвредный.

– Он, как тебе известно, находился под огромным стрессом из-за финансовых проблем. Я не психиатр, как мне не раз пеняли, однако считаю, что он находился на грани психического припадка.

– Вы думаете, что он хотел навредить мне?

Хелен ответила на тот невысказанный вопрос, который я действительно хотела задать.

– Авария произошла потому, что я ехала слишком быстро, чтобы предупредить тебя. Не то чтобы я имела представление, что именно собиралась делать. Бреймы выдвигают обвинение в убийстве, и полиция воспринимает это серьезно. У них есть команда специально обученных следователей по автокатастрофам, восстанавливающих картину происшествия. Они проверили машину на предмет механических неисправностей, и таковых не обнаружено.

– Ну ладно. Так чем вы сейчас занимаетесь?

– Я жду.

– Вас теперь выгонят из Палаты лордов?

– Никого не могут «выгнать» в таком понимании, но если меня признают виновной в убийстве, то да – я больше не смогу там заседать.

– Полагаю, там полно жуликов.

Хелен улыбнулась:

– В любом учреждении найдется своя доля мошенников. Но многие из нас в Палате посвятили жизнь улучшению общества и защите уязвимых. – Она встала, разгладила юбку и посмотрела в окно, показывая мне, что время нашей встречи истекает. – Знаешь, Хонор, я сделала больше для молодых женщин вроде тебя, чем ты можешь предположить.

Я представила ее открывающей новое больничное крыло или что-то в этом духе, для чего обычно привозят политиков.

– Ну да, конечно. Пожать несколько рук ради снимков в местной газете не то же самое, что жить этим.

Я придержала для нее дверь; Хелен посмотрела на меня ровным взглядом, прежде чем выйти:

– Я не думаю, что это так.

Я пошла обратно по коридору, размышляя, приведет ли эта информация к краху. Моя сверхчестная мать участвовала в заговоре с шантажом: мне это не нравилось, но это оказалось ничуть не похоже на скандал в моем воображении. Я не спросила Хелен, сколько лет тогда было маме, однако знала, что она ушла из дома в середине старших классов, так что она, видимо, была еще подростком.

Что касается Джесса – Хелен Гринлоу не казалась способной на уровень страсти, требуемый для совершения убийства, но она также не выглядела человеком, могущим потерять контроль над чем-либо, не говоря уж о машине. Хотя, старые люди… Непонятно, чего от них ждать. Колетте доводилось вытаскивать бабушку из-за руля.

Я не знала, что и думать.

И тут меня осенило, и я остановилась как вкопанная. Откуда Хелен Гринлоу узнала, что нужно прийти сюда? Пациенты «Лиственницы» переплачивают за конфиденциальность и уединенность наравне с лечением. Я было собиралась рвануть за ней на стоянку, но тут передо мной появился папа, растерянно уставившийся на свой телефон. Я подумала, что дело в квартире и у него сорвался очередной покупатель.

– Что опять?

– Ох, Хонор, дорогая. Мне так жаль, в довершение ко всему прочему… Бабушка.

Я была единственной из семьи Теккерей на бабушкиных похоронах. Папа оказался не в силах вынести это, но разрешил мне то, что назвал «свободным днем», при условии, что Колетта и Брайан не станут спускать с меня глаз. Джек проехал всю дорогу до Лондона, чтобы забрать меня, с энтузиазмом, характерным для тех, кто только что сдал экзамен по вождению. Мой маленький кузен, вымахавший теперь до шести футов росту, дважды плакал по дороге, однако за все время ни разу не упомянул о «несчастных случаях/происшествиях/совпадениях», за исключением того, что сказал: «Знаешь, а бабушка не знала. Обо всем, что случилось с тетей Марианной. Вот так. По крайней мере, она была от этого избавлена».

Мы небольшая семья, но в церкви остались лишь стоячие места. Казалось, весь Настед втиснулся на скамьи. Прежние коллеги бабушки и кучка пациентов, проделавших далекий путь из Уэльса. С моей стороны было бы наивным не ожидать встретить здесь Бреймов, и как только я их увидела, то поняла, почему папа не смог показаться им на глаза. В Настеде есть чувство общности, о котором сообщество наследников недвижимости на Ноэль-роуд может только мечтать. Ты среди людей, вот что мне в этом нравится. Мама сбежала из Настеда, как только смогла, но для меня нет другого места, где я чувствую себя более дома.

Это оказалось чудесно, после нескольких последних несчастных лет – увидеть напоминание, что когда-то бабушка была уважаемой, любимой, заслуженной медсестрой. Собственно похороны являлись периодом относительного уединения, когда я, Колетта, Брайан, Джек и Мэйзи стояли у могилы и плакали каждый о чем-то своем. Думаю, мы все были одинаково рады возможности вновь надеть официальные лица, вернувшись на поминки.

– Добро пожаловать обратно в «Антисоциал», – скаламбурил Джек, сопровождая меня через порог. Я вернулась впервые со времен моего детства. Бабушка обычно брала меня сюда, когда я оставалась с ней на выходные. Удивительно, что клуб все еще стоял.

Отсутствие Джесса и моей матери ощущалось в зале так сильно, что даже затмевало поминки бабушки. Мама Джесса сидела в кресле-коляске, неся свою боль на опустошенном лице и в опухших красных суставах огромных кистей и стоп. «Трое из четырех сыновей, – сказал кто-то вполголоса. – Она как несчастная мать времен Первой мировой». Это заставило меня задуматься: присутствовал ли здесь кто-либо из детей Джесса. Никто вокруг не плакал, но я знала, что это ничего не значит. Я не могла вспомнить, сколько у него детей, у скольких человек Хелен Гринлоу отняла отца. Пять, шесть? Я чувствовала вину и боль, наша беседа с ней теперь переросла в грязный сговор. И почти не имело значения, каковы были ее намерения. Факт оставался фактом – она забрала его жизнь, а я уделила ей свое время.