Потом я покинула родительский дом, чтобы выйти замуж за Вернера Бернштейна. А еще через несколько лет Ханна стала вашей женой.

Я преуменьшила силу той лжи. Став основанием ее жизни, она заменила ей реальность. Спустя годы понимаешь, почему Ханна жила в постоянном разладе с самой собой и с другими. Она продолжала считать себя обманутой. Она смотрела на себя с какого-то расстояния, ругала себя, осуждала.

Она писала, что может обрести счастье в любви, только отказываясь от себя, скрываясь под маской анонимности, становясь кем-то совершенно иным. Та, от кого бежала Ханна, была не она, хоть она и считала, что это так. Когда Ханна страдала, не понимая, кто же она, страдала она из-за собственного ложного представления о себе. В основе ее стремления к бегству лежало недоразумение, которое она сама себе создала, но не знала об этом. Бедная Ханна… Естественно, что вся ее жизнь превратилась в блуждание.

Простите мне это долгое отступление. У меня и в мыслях не было все это вам рассказывать, я хотела только сообщить то, что вам, видимо, неизвестно: написать о последних днях жизни Ханны. После семи лет, проведенных в Цюрихе, она обосновалась в Валлони. Места там богатые, процветающие, буржуазные, она лечила трех пациентов по методу Зигмунда Фрейда и зарабатывала на жизнь уроками иностранных языков.

Господи, почему она не вернулась в Австрию? Или хотя бы в Германию? После покушения в Сараеве, которое стоило жизни нашему милому эрцгерцогу Францу-Фердинанду, ей просто необходимо было вернуться на родину. Сделай она это, мне не пришлось бы писать вам.

Ханна поселилась в Намюре.

Когда этим летом император начал войну против Сербии, чтобы отомстить за смерть сына, — я не верю в другие объяснения, сама мать, — Европа пришла в движение. Игры союзов вовлекли страны в войну. Конечно, эти военные действия долго не продлятся — настолько очевидно наше военное превосходство, мы одержим победу над врагом, — но эти три месяца волнений унесли много жизней. Как вы помните, наши армии намеревались быстро пройти через Бельгию, которая должна была хранить нейтралитет, чтобы как можно быстрее достичь Франции. Но совершенно неожиданно бельгийцы оказали сопротивление. На железной дороге, соединяющей Брюссель с Парижем, город Льеж отказался пропустить немецкую армию и оказал сопротивление. И если все закончилось благополучно благодаря артиллерии, благодаря Большой Берте — это пушка с заводов Круппа, — мы тем не менее потеряли две недели и пять тысяч человек. Немецкие войска, изумленные, раздраженные, униженные, совершенно естественным образом сочли бельгийцев предателями, нарушившими договор.

Наши солдаты, посчитав незаконным сопротивление бельгийцев, нарушивших договор о нейтралитете и начавших помогать Франции, провели несколько военных операций. Одни назовут их массовыми убийствами, другие — репрессиями. Мне нечего сказать по этому поводу. Как патриотка и мать троих сыновей, сражающихся на фронте, я считаю операцию обоснованной, но как женщина могу лишь сожалеть о подобном насилии. Ханна была убита нашими солдатами. В деревне Жерпин, куда она приехала повидать подругу, ее настиг ответный огонь нашей армии.

Мне передали, что она даже не попыталась сказать, что она австрийская подданная, она не произнесла ни слова по-немецки, она просто присоединилась к группе людей, на которую были нацелены ружья, крича что-то по-французски.

О чем она думала? Что защищала? Присоединиться к другим людям — это так на нее не похоже…

Я посылаю вам рукопись, над которой работала Ханна. Это ее последнее увлечение — Анна из Брюгге, жившая в семнадцатом веке, которая тоже умерла при ужасающих обстоятельствах; ее погубило насилие того времени. В этой забытой женщине, о которой знала лишь она, Ханна встретила родственную душу. Когда я читаю стихи Анны из Брюгге, а вернее переводы, сделанные Ханной, перед моими глазами вновь оживает моя подруга — трепетная, дерзкая, великодушная, пылкая… В ней жила безграничная любовь, с которой она не знала, что делать. Кстати, на странице, где помещен портрет Анны из Брюгге, Ханна нарисовала свой собственный портрет. Это, впрочем, думаю, вас не удивит: каждому известно, что биография — это искренняя автобиография. Думая, что ты говоришь о другом, без прикрас описываешь самого себя.

Опираясь на психоаналитический инструментарий, Ханна попыталась объяснить это «Зерцало невидимого». Она обнаружила там секс, его сублимацию в мистических экстазах, ностальгию по союзу с мужчиной, но главное — предвосхищение современных теорий человеческого сознания. Мне не удастся все это объяснить на этих страницах, потому что если когда я читала, мне казалось, что я все понимаю, то стоило закрыть рукопись, как в голове у меня начинало шуметь, аргументы куда-то исчезали и я не могла воспроизвести ни слова. В общем, Ханна обнаружила, что Анна из Брюгге была предшественницей Фрейда, потому что ее интересовало то, что находится за нашими мыслями, за словами, то есть логика бессознательного.

И хотя мне, по моей роли, не полагается выносить какие бы то ни было суждения, не могу запретить себе немного посмеяться. Все досужие вымыслы Ханны напоминают мне игру в сходства, которой мы предавались детьми у моей бабушки Питц. В картинной галерее мы, живые, отыскивали свои черты на портретах наших предков. И если у кого-то нос был слегка искривлен влево, мы тут же находили такой же кривой нос у предка семнадцатого века. Если нос задирался вверх, на помощь тут же призывалась другая прапратетя. Короче, каждый новорожденный влиял на своего предка, любой ребенок находил себе предшественника.

Мне кажется, что с Ханной случилось нечто подобное, когда она в ретроспективной иллюзии видит в Анне из Брюгге предшественницу Фрейда.

Впрочем, пусть!

Я доверяю вам это почти законченное произведение. Поскольку Ханна всегда хвалила мне вашу образованность и интерес к искусствам, думаю, вы найдете применение этому труду.

Что же до меня, то в это беспокойное время я ощущаю себя лишь матерью и патриоткой. Поскольку мои сыновья сражаются на фронте, я, каждый день листая газеты, жду сообщения о нашей победе. Ждать уже недолго. Война вряд ли затянется, серьезные специалисты сходятся на этом мнении.

С уважением,

Маргарет Бернштейн, урожденная Питц

Она шла по Брюгге к площади, где должна была состояться казнь. Палач возглавлял процессию, по бокам выступали стражники, она же то и дело оступалась на камнях мостовой.

От холодного, колючего весеннего ветра ей было холодно. Из-за тонкой льняной рубахи у нее создавалось ощущение, что она голая.

Когда она дошла до угла, толпа начала поносить ее. Энни опустила взгляд. Слышать их еще было возможно, но видеть — нет! Ведь именно они со своими предрассудками, тупыми убеждениями, незамысловатыми идеями отправляли ее на казнь. У поленьев, сложенных в центре площади, Энни подняла голову.

Значит, так ей предназначено умереть? На костре из этих поленьев… По ее телу пробежали мурашки. Струйка мочи стекла по ноге.