И друзья шагнули в темноту холодной февральской ночи.

Я возвращаю вам вашу дворянскую грамоту; моя честь не создана быть дворянином; для этого она слишком рассудительна.

Мариво

Прошло два месяца. Рутина вновь вступила в свои права. Николя, не имея постоянной должности, по-прежнему исполнял всевозможные поручения. Чаще всего он работал в паре с инспектором Бурдо, но они никогда не вспоминали о событиях, в которых им довелось принять участие и которые, со всеобщего согласия, похоронили под толстым слоем молчания. Все преступники погибли, публичный процесс не состоялся.

Николя старательно выполнял повседневную работу. Начальник полиции забрал у него письмо, на основании которого он на время получил почти безграничную власть. Сартин вызывал его редко, а во время аудиенций говорил исключительно о службе. Молодой человек ни о чем не жалел. После лихорадочных недель, посвященных расследованию, на него снизошло великое умиротворение. Теперешняя жизнь его вполне устраивала. Ему нравилась его новая квартира в доме Ноблекура. Хозяин дома и слуги окружали его заботами, он часто обедал вместе с друзьями бывшего прокурора парламента и таким образом расширял круг полезных связей.

Он вновь регулярно виделся с Пиньо и снисходительно слушал его рассуждения о миссионерстве. Столь же регулярно он навещал отца Грегуара, всегда с радостью встречавшего своего бывшего пансионера. Дом Семакгюса стал для него еще одним пристанищем, куда он часто захаживал по воскресеньям. И всякий раз Катрина угощала его своими кулинарными изысками. Хирург, чья манера общения всегда притягивала Николя, вовлекал его в бесконечные беседы, предоставлявшие молодому человеку обильную пищу для ума. О Геранде он старался не вспоминать. После долгой внутренней борьбы он решил не отвечать на письмо Изабеллы. Живя в Париже, он приобрел опыт общения с людьми из разных слоев общества; осознание пропасти, разделяющей дочь маркиза и сироту без имени и состояния, стало для него источником гордости и одиночества.

Николя часто заходил к Антуанетте, надеясь уговорить ее бросить нынешнее занятие. Но она привыкла к месту, к верным деньгам, придававшим ей уверенность в завтрашнем дне. Поэтому уговоры его оставались тщетны. Их дружба постепенно превращалась в обычную связь между полицейским и доступной девицей, хотя во время встреч между ними по-прежнему царила нежность. Дважды Николя сталкивался с комиссаром Камюзо; тот по-прежнему служил в полиции, хотя высочайшим повелением его лишили должности главного надзирателя за игорными заведениями. Шептались, что немилость настигла его после некоего дела, в распутывании которого главную роль сыграл Николя. Молодой человек ощущал на себе как завистливые, так и исполненные почтения взгляды. К счастью, Бурдо прекрасно разбирался в хитросплетениях внутрислужебных отношений в Шатле. Всегда в курсе всех слухов, он рассказывал Николя, о чем шепчутся у него за спиной, сопровождая досужие домыслы своим собственным ироничным комментарием. Николя выслушивал, смеялся и тотчас выбрасывал все из головы. Даже мысленно он не строил никаких планов, а потому не хотел слышать, что говорят о его видах на будущее другие.

В начале апреля Сартин довольно холодно сообщил ему о смерти маркиза де Ранрея. Известие наполнило Николя печалью и горечью. Он не успел помириться с крестным, которому был стольким обязан. Без его помощи он бы до сих пор прозябал в пыльной конторе в Ренне без всякой надежды вырваться оттуда. Но начальник не оставил ему времени в полной мере осознать свою утрату. Оглядев его со всех сторон, он неожиданно заявил, что завтра они вдвоем едут в Версаль. Король выразил желание видеть господина Лe Флоша. И Сартин немедленно обрушил на молодого человека тысячу советов и наставлений относительно придворных обычаев, внешнего вида, ношения шпаги и непременной пунктуальности. Николя никогда не видел, чтобы его начальник так нервничал. Завершая аудиенцию, Сартин категорическим, не терпящим возражений тоном произнес: «Ваш благородный вид заменит все остальное, породистого пса не надо учить».

В тот же вечер Николя попросил Марион почистить его зеленый фрак: до сих пор он не имел повода надеть его, Ноблекур одолжил ему свою придворную шпагу и галстук из голландских кружев, который он надевал на свою свадьбу. Отказавшись от ужина, Николя заперся у себя в комнате. Горе, отступившее на второй план перед сообщением о предстоящей аудиенции у короля, наконец вырвалось наружу. Картины прошлого, одна за одной, сменялись перед его внутренним взором: вот они с маркизом возвращаются с охоты, играют в шахматы, маркиз что-то говорит ему… С маркизом было связано множество счастливых моментов его прошлой жизни. Эти моменты шлифовали его и сделали тем, кем он стал сейчас. Властный голос крестного по-прежнему звучал у него в ушах. Старый аристократ никогда не скрывал свою любовь к нему. Николя сожалел, что причуда судьбы развела их, втянула в ссору и не дала возможности помириться. Стершийся образ Изабеллы возник, но быстро исчез, уступив место безутешному отчаянию.

На следующий день с раннего утра в доме на улице Монмартр начались лихорадочные приготовления к визиту в Версаль. Необходимость соблюсти все мелочи придворного костюма заставила Николя усыпить горе и заняться туалетом. Приглашенный цирюльник тщательно побрил его, и в первый раз в жизни молодой человек спрятал свои волосы под пудреный парик. Надев новый фрак и повязав бесценный галстук, он подошел к зеркалу и не узнал представшего перед ним мужчину с хмурым взором. Фиакр довез его до особняка Грамона, где его обещал подхватить господин де Сартин. Начальник полиции задерживался, и ему пришлось довольно долго ждать в гостиной. Начальник не сразу узнал Николя, приняв его за очередного посетителя. Когда недоразумение разрешилось, Сартин, уперев руки в бока, обошел Николя со всех сторон. Наконец, одобрительно кивнув, он похвалил его за внешний вид.

По дороге в Версаль Сартин, видя молчание Николя, не стал побуждать его к беседе, уверенный, что молодой человек переживает вполне законное волнение, неизбежное при таком ответственном событии. Однако Николя, не знакомый ни с Версалем, ни с двором, пребывал в сотне лье от подобных чувств. Отрешившись от предстоящей аудиенции, он созерцал уличную толчею. Настанет день, и эти безымянные прохожие исчезнут точно так же, как исчезнут и те, кто сейчас торопится, проносится мимо, даже не взглянув в сторону их экипажа. Впрочем, и сам он не пытается разглядеть лица снующих вокруг людей. Люди, Сартин, он сам всего лишь живые призраки, а будущее — не что иное, как неуклонное приближение конца, избежать коего не дано никому. Зачем тогда эта игра в существование, состоящая из сожалений о прошлом и страха перед будущим, сулящим лишь бесконечные печали и утраты?

Они приближались к Версалю. Призвав на помощь детские воспоминания, детскую веру, Николя вздохнул, стараясь облегчить тяжесть невысказанных мыслей, давящих ему грудь.

Сартин, ожидавший любого сигнала, чтобы нарушить угнетавшую его тишину, понял его движение как желание начать разговор. Человек, в сущности, не злой, он хотел приободрить Николя, и со знанием дела стал рассказывать ему про нынешний двор. Версаль при теперешнем короле потерял блеск, приданный ему Людовиком XIV. Король часто уезжает из Версаля, а следом за ним и придворные — все, кроме тех, кто по должности не может его покинуть. Повсюду воцаряется запустение. Когда же монарх на месте, все оживает, и придворные оспаривают друг у друга право ездить вместе с королем на охоту. И все же, как только подворачивается возможность, каждый стремится удрать в Париж вкусить столичных удовольствий. В столице проживают большинство министров.