Мгновение она колебалась, и в это мгновение я увидел в ней тень той женщины, с которой мы были у водопада. Затем ее глаза снова лихорадочно заблестели.

– А какого хера ты меня-то спрашиваешь? Включай вон аппаратуру для УЛПиО и спрашивай их! У них же стеки целы, так?

– Аппаратура накрылась жопой, Таня. Ее, как и буи, угробила коррозионная граната. Так что я опять спрашиваю тебя. Почему они не вошли внутрь?

Она снова замолчала и отвернулась. Мне показалось, что у нее задергался уголок глаза. Но когда она снова подняла голову, на ее лице было то же выражение холодного спокойствия, что во время нашего разговора в лагере.

– Я не знаю, – произнесла она наконец. – И раз мы не можем спросить об этом у них, остался только один способ узнать.

– Ну да, – я устало прислонился к косяку, освобождая дорогу. – И это ж самое главное, да? Узнать. Выведать тайны истории. Передать сраную эстафету научных открытий. Тебя не интересуют деньги, тебе все равно, кому будет принадлежать право собственности, тебя определенно не пугает смерть. С чего бы остальным чувствовать себя по-другому, правильно?

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Потом отвернулась и зашагала прочь, а я все смотрел на бледный свет иллюминиевой плитки, к которой только что прижималось ее тело.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Это походило на бред.

Помню, где-то читал, что, когда археологи впервые обнаружили под землей пространства-мавзолеи, которые они позже классифицировали как города, большая часть ученых сошла с ума. Психические расстройства стали в то время профессиональным риском. Лучшие умы человечества принесли в жертву ради поиска ключей к загадке марсианской цивилизации. Их разум не был сломлен, не рухнул в пучину безумия, как у архетипических антигероев хоррор-эксперии. Он не был сломлен, просто притупился. Прежняя острота мышления сменялась рассеянностью, неопределенностью, нерешительностью. Так закончили свои дни десятки людей. От постоянного контакта со следами деятельности нечеловеческого разума ученые словно физически изнашивались. Гильдия разбазарила их, сточив, как хирургические скальпели на шлифовальном камне.

– Ну, наверное, если уметь летать… – протянул Люк Депре, без особого энтузиазма оглядывая архитектурное сооружение, представшее перед нашими глазами.

В его позе читались раздражение и смятение. Судя по всему, он, как и я, испытывал трудности с определением точек, где потенциально могла располагаться засада. Когда боевая подготовка укореняется на таком глубоком уровне, невозможность выполнять то, чему тебя учили, напоминает никотиновую ломку. А пытаться найти засаду в марсианской архитектуре было все равно что пытаться голыми руками изловить скользминога с мыса Митчем.

Сразу за причальным доком, за тяжеловесной притолокой входа, взрывалась во все стороны внутренняя структура корабля, не похожая ни на что виденное мной прежде. Пытаясь подобрать сравнение, я припомнил эпизод своего ньюпестского детства. Однажды весной, ныряя возле Рифа Хираты со стороны Глуби, я порядочно понервничал, когда шланг моего латаного-перелатаного, где-то выцыганенного гидрокостюма зацепился за коралловый отросток на пятнадцати метрах ниже уровня моря. Глядя на серебристые пузырьки кислорода, устремившиеся вверх из рваной дыры, я на секунду задумался, а как же эта пузырьковая буря выглядит изнутри.

Теперь я знал как.

Пузыри, на которые я смотрел теперь, переливались голубым и розовым перламутром в местах, где их подсвечивали изнутри невидимые источники приглушенного света. От пузырей из моего детства они отличались большей долговечностью, зато их расположение характеризовалось такой же хаотичностью. В том, как они соединялись и перетекали друг в друга, не было никакого архитектурного смысла. Кое-где на месте стыка оставалось отверстие диаметром всего в несколько метров. В других местах закругляющиеся стены просто обрывались там, где сталкивались с другой окружностью. В первом помещении, в котором мы оказались, потолок ни разу не опустился ниже двадцатиметровой отметки.

– А пол, однако же, плоский, – пробормотала Сунь Липин, опускаясь на колени, чтобы провести ладонью по блестящей поверхности. – И у них тут были – есть – грав-генераторы.

– Происхождение видов, – голос Тани Вардани гулко, точно в соборе, раскатился под нависавшими сводами. – Их эволюция шла в гравитационном колодце, как и наша. Нулевая гравитация, сколько бы удовольствия она ни приносила, вредна в долгосрочной перспективе. А при наличии гравитации нужны плоские поверхности, чтобы ставить на них предметы. Практический подход в действии. Как и в случае причального дока. Как ни приятна возможность поразмять крылья, посадка космического корабля требует прямых линий.

Мы все обернулись на проем, через который только что вошли. По сравнению с залом, где мы сейчас стояли, искривленные очертания причального дока выглядели даже скромно. Длинные ступенчатые стены вытянутого конуса напоминали двух спящих змей двухметровой толщины, не совсем ровно уложенных друг на друга. Кольца змей были слегка волнистыми: даже несмотря на ограничения, накладываемые функциональностью, марсианские кораблестроители как будто не смогли удержаться от органических виньеток. Путь вниз сквозь уровни постепенно увеличивающейся атмосферной плотности, создаваемой каким-то механизмом в ступенчатых стенах, не представлял никакой опасности, но, глядя по сторонам, трудно было отделаться от чувства, что опускаешься в чрево какого-то спящего существа.

Словно в бреду.

Я чувствовал, как видения скользят вдоль самых границ зрения, легко облизывая глазные яблоки и оставляя в голове слабое ощущение отека. Сродни дешевым виртуальностям из игровых центров времен моего детства, где конструкт не давал игроку посмотреть вверх больше, чем на несколько градусов по горизонтальной оси, даже если туда тянул следующий уровень игры. Здесь было схожее ощущение, обещающее скорую ноющую боль в глазах от неустанных попыток увидеть то, что находится наверху. Осознание пространства над головой и непреходящее желание всмотреться в него.

Изгибы блестящих поверхностей вокруг искажали восприятие, внушали смутное ощущение, что ты вот-вот завалишься набок, что на самом деле упасть, лечь на пол будет, возможно, самым правильным положением в этом раздражающе-чужом пространстве. Что вся эта нелепая структура обладает хрупкостью яичной скорлупы и треснет при первом же неверном движении, извергнув тебя в пустоту.

Словно в бреду.

Привыкай.

Зал не был пуст. По краям высились скелетные конструкции, похожие на строительные леса. В моей голове всплыли голоснимки, которые я рассматривал в детстве, – марсианские насесты с виртуальными моделями марсиан. Теперь, в реальности, пустые перекладины производили пугающее и мрачное впечатление, отнюдь не отпугивающее мурашки на затылке.

– Их почему-то сложили, – озадаченно пробормотала Вардани, глядя вверх.

У нижнего изгиба пузыря под – судя по всему – убранными насестами стояли машины, назначение которых я даже не пытался угадать. По большей части они выглядели шипастыми и враждебными, но, когда археолог прошла мимо одной такой, та только пробубнила что-то и обиженно расправила колючки.