– Наверное, ты прав, Понтарх! – согласился с ним Мережко.

Его товарищи промолчали. Что тут говорить? И так все ясно.

– Мы навсегда это запомним, Ахилл! – вздохнула Элизабет. – Спасибо за урок!

– Да не за что! – невесело рассмеялся Балафре. Кажнется, ментальная борьба вымотала и его.

– И все-таки, – осторожно напомнил лейтенант, – что стало с Тифоном?

– А вон он! – кивнул призрак в сторону сокровищницы.

…У входа в нее появилось новое изваяние – Золотой Дракон, ползающий на чреве. Часть пожертвований просыпалась из хранилища наружу, и Дракон оказался полупогребенным под грудой драгоценного металла.

– Подавился собственным златом, – метнула язвительную реплику баронесса.

– Кстати, о золоте! – вдруг вспомнил Понтарх. – Можете взять небольшую толику себе. Так сказать, на память о наших общих злоключениях. Но… не советовал бы. Мало ли что?

– Ты хочешь расплатиться с нами, Пелид? – с презрением бросила Бетси. – Как с обычными наемниками?

– Опять дерзишь, малышка? – укорил ее призрак. …Без злости, без иронии, устало.

– Мы же теперь некоторым образом друзья. А друзья должны делиться. Мне ведь теперь все это не нужно. Храма нет. Никто не приносит жертв, не совершает возлияний и воскурений перед моим алтарем. Так что берите…

– Лучше бы ты вернул к жизни нашего товарища, – со » вздохом попросила девушка. Балафре грустно улыбнулся:

– Увы… Скорблю вместе с вами, Посвященные. Но, поймите, я ведь не бог, а только герой. Даже не герой, просто Память, давняя, давняя Память… Примите-ка и это. Как Знак, как Память.

Он протянул к ним правую руку. На ладони лежали два золотых перстня-печатки – таких же, как и у Элизабет, с храмом и Змием. Кольца Посвященных.

– Прощайте!.. – Силуэт Понтарха подернулся рябью.

– Вы это, – послышался голос верзилы Аякса, – не забывайте нас. Классные вы ребята, клянусь рыбьими потрохами!

– Хайре, кора! – молвил Патрокл. – Хайре, эфебы! Да пребудут с вами боги!

…Бледная тень неслышно растворилась в воздухе.

– Ты уверена, что это так необходимо? – в сотый раз спросил Гор у своей юной подруги.

– Уверена, уверена! Ты даже не представляешь, как обрадуется мама, – стрекотала Яна, буквально волоча за собой Гора. – А папа так вообще будет в восторге. Они у меня замечательные. Я им позвонила, и они уже готовы нас встретить. Все будет хорошо, не волнуйся. Вот увидишь, я знаю, это всегда так, но…

Она все говорила и говорила, а Гору все больше и больше не нравилась эта идея, суть которой заключалась в знакомстве его (Енски-младшего) с родственниками ее (Яны Градовой).

«Зачем мне это все нужно? – мучительно размышлял Гор. – Скоро уезжать. И вообще…»

Что было заключено в этом «вообще», Енски-младший не знал, но довод был существенный и смущал его разум.

– Вот мы и пришли! – радостно воскликнула Яна, указывая на девятиэтажный дом с массивной лепниной и полуколоннами.

«Славяно-сталинская готика», – констатировал Гор.

Яна уперлась кулачками ему в поясницу и буквально затолкала оробевшего англичанина в подъезд.

– Папа у меня критик, – тараторила она, поправляя одежду на Горе.

Кабина лифта надсадно скрежетала и бухала, проезжая между этажами.

– У него сейчас гостит его брат, наш с Олей дядя. Он из Харькова и писатель. У них вместе очень удачный бизнес. Много знакомств в разной среде. Папа специализируется по газетам и всяким там издательствам. Тебе будет с ним интересно, ты ведь журналист. А дядя у меня еще и восточными единоборствами увлекается…

И Яна шутливо стукнула Гора в живот кулачком.

– Так что тебе с ним будет интересно, ты же увлекался тэквондо.

– Я? – ужаснулся Гор.

– Ну да. Помнишь, на острове ты говорил, что увлекаешься. Когда мы в палатке… ты еще так красиво ломал деревяшки для костра. А я спросила…

– Ах да… Конечно… – Гор зажмурился.

По непонятной причине у него не хватало духу прервать затянувшиеся отношения, что-нибудь соврать, сослаться на неотложные дела и дунуть в свой отель, а то и сразу в аэропорт. Славянской экзотикой он был сыт по горло. Но вот Яна… Что-то было в этой девушке такое, что не позволяло Гору провернуть финт из стандартного набора среднестатистического ловеласа и спокойно осесть на дно, пережевывая детали своего любовного приключения.

Лифт тем временем с агонизирующим хрипом остановился на последнем этаже и раздвинул створки.

– Приехали! – радостно воскликнула Яна и, схватив Гора за руку, потащила его в темноту лестничной клетки. – Тут немного темновато, но ничего лишнего под ногами быть не должно…

– Ага! – завопил кто-то, как только в темноте открылась дверь. – Вот он, наш ви'туоз пе'а и че'нил…

Славный предок Яны приятно картавил.

– Заходите-заходите!

– Ну, папа, – обиженно воскликнула Яна. – Я же просила…

– Конечно, конечно, – отмахнулся от нее чуть-чуть толстенький, рыжий бородач. – Ничего с ним не случится. И добавил непонятно:

– Роglyadim, konechno…

Яна что-то протараторила по-русски, а может, и по-украински, особенной разницы между этими двумя языками Гор не ощущал.

– Не уагпо, – отмахнулся от нее папа и протянул Гору руку. – Дмит'ий Олегович. Можно п'осто Дима. А вы?

– Гор Енски, – ответил Енски-младший, пожимая руку. – Журналист.

Пожатие у Дмитрия Олеговича было могучее, создавалось ощущение, что он не критик, а тяжелоатлет в отставке.

– Замечательно! Замечательно, что жу'налист. Люблю я гуманита'иев. Люблю! П'ямо гасцеловал бы вас!

– Папа!

– А я бы гасцеловал!

– Папа!!!

– Ну хо'ошо, хо'ошо… – Дмитрий Олегович обернулся: – Олежка! Ну где ты? Yanichkin zhenih priehal!!

– Бегу, бегу! – отозвались из комнаты.

– Папа! – в очередной раз повторила Яна.

Гор перестал ориентироваться в пространстве. У него вдруг начался острый приступ клаустрофобии, свойственный каждому неженатому человеку, внезапно ощутившему запах ЗАГСа.

– А вот и я! – вышел из дальних дверей коридора мужчина, отдаленно похожий на Дмитрия Олеговича. Он был тоже бородат, с животиком, но волос имел черный, вид более осанистый и глазами словно бы спрашивал удивленно: «И как вы до этого докатились?!» – Здравствуйте, здравствуйте!

– Это мой двоюгодный б'ат! – торжественно провозгласил Дмитрий Олегович. – Олег Дмит'иевич!