— ВОЗЬМИ ПОЯСОК.

Она перевела зеленый взгляд ниже, на мою протянутую руку.

— И это… тот самый, настоящий мой поясо… впрочем, я вижу… это он, — быстро забормотала она, часто моргая (показалось, что комнату озарила серия зеленых вспышек). — Я могу взять его себе?

— Быстрее, — простонал я. — Бери — и улетай! Уматывай! Рви когти! Чтоб я тебя не видел! Чтобы мог поскорее забыть о тебе — и никогда, никогда не вспоминать! Вырвать тебя из сердца, как холодную отравленную стрелу!

Ошарашенно моргая, старушка забилась в уголок, прижимая к груди розовую тесемочку.

— Удаляйся, прочь! Теперь меня спасет только время! Оно залечит эти рваные раны от маленьких когтей! Ветер странствий сотрет с моей души страшное тавро, гнусную татуировку твоего имени! О сердце полуденицы! Где ты спрятано, в каком гнилом дупле, в каком ледяном бронированном гробу — ведь не разбудить тебя ни слезами, ни поцелуями… — Я и не заметил, как отшатнулся к дверям, вяло размахивая руками, будто защищаясь от удара. Замер на пороге, ухватившись за дверное кольцо. — Что ж… прощай навсегда, чудовищная ошибка моей юности! Неразгаданная, никому не исповеданная тайна сердца моего! Прощай, невызревщее семя! Изыди прочь, и аз изгрядаю отсель!

— Славик… — простонала бабка. — Ты чего, а? Славик…

— Между нами… кончено. Я прощаю тебе все. Все! — сказал я. И повторил отчетливо, по буквам: Вэ. Сэ. Йо.

И понял, что добил ее. Даже не видел этих наводнившихся травяных глаз: просто услышал первый судорожный всхлип. Ну, началось.

— Славик, ты… я тебя… сейчас поцелую, можно?.. — Хлюпая носом, ветхая Метанка потянулась было ко мне; морщинистая рожица покраснела, зеленые слезы в глазах — но вдруг… ах! мелко дернулась! схватилась за поясницу! Хрум! Хрустнули старые кости! Бедняжка, она забыла о своем возрасте… — Славик, подожди! — простонала бабка, цепляясь побелевшими руками в изголовье кровати. — Не уходи…

Быстро схватила курячьими лапками ненаглядный поясок, нервными пальцами, темными зубами поспешно растянула узелки, сизым языком, как старая кошка, разгладила слипшиеся кисточки…

— Подожди, подожди…

Вдруг закусила побелевшую губу, рывком откинула голову на подушки — с трудом прогнулась в спине, просунула под себя костлявую ручку с концом малинового пояска, замерла на миг, как перед погружением в прорубь, и — хоп! Обвила вкруг костлявых бедер! Секунда тишины, и — бац! Я ослеп: ударило лазоревыми искрами, запахло паленым — дым рассеялся: и все будто по-прежнему: старуха сползает с кровати, но движения у нее быстрые и сильные, как у проснувшейся кошки.

— Не уходи, я сейчас…

Поясок медленно движется по Метанкиной талии, как розовая змея, тихо шипя и постреливая мелкими искрами: он затянулся уже в три оборота! Старуха вскакивает на ноги и — встает на цыпочки, как девочка: сладко потягивается, быстро озирается на широкий стол с медовыми яствами… Bay! Какой прыжок к столу: корявые старческие ручки впиваются в горшочек, она приникает к нему дрожащим темным ртом: глоток за глотком катятся по дряблому горлу — и я вижу… йокарный комар! вижу, как маленькая горбатая старушка начинает подниматься все выше, стремительно вырастая на стройных ножках — ножки почему-то вытягиваются первыми, уже потом розовеют и округляются руки, светлеет шея…

— Минуточку, минутку подожди, — суетится Метанка, прыгает к зеркалу (лицо еще старое, а плечи уже расправились, сладко прогнулась узкая спинка). Р-раз — рывком опустила голову, волосы нахлынули, как золотистая пена — она взбивает их, вытряхивая седые курячьи перышки, медную стружку, каких-то засохших пчел и бабочек: платиновая пыль оседает на мутное зеркало, а я смотрю на оттопырившийся задик: как странно просвечивают розовые ягодицы в прорехах драного старушечьего платья! Круто, круто. Вот так бабка, дери ее…

Так же резко откинула голову назад — просветлевшие волосы отхлынули на плечи, из мутного вьющегося золота вынырнул гладкий лоб, длинный розовый носик с чуть покрасневшими ноздрями, алый кончик языка мелькнул меж бледных обсахаренных губ… Bay, Метаночка. Я и забыл, что ты такая офигительная клава…

— Ну как? — обернулась робко-испуганно. — На сколько выгляжу? На тридцать выгляжу? А на двадцать?

Я смог только зажмуриться, кивнуть и снова вытаращить глаза.

— Вроде все… Нет, не все! — вдруг спохватилась, подбежала к сундукам в углу, рывком вздела крышку — окунулась, подбрасывая руками какие-то тряпки… о! Йес! Нашла зеленую ленточку, вплела в волосы…

— Теперь все. — Обернулась, оправила чудовищное платье с заплатками — теперь оно едва достигает тонких поцарапанных коленок. В плечах широко, висит горбом — зато грудь выпирает так, что по комнате стоит легкий треск медленно расходящихся швов… — Так лучше?.. — Метаночка моргнула и отерла медовую слюну со рта. Ого! Зеленый взгляд жарит на полную мощность! — Теперь… может быть, тебе не будет противно, если я на тебе повисну?

…Да не завидуй так, ушастый. Дать девочке повиснуть — не главное. Главное — сохранить в голове остатки разума. И вовремя вспомнить о посаднике Катоме. И о шпицрутенах…

На самом деле в тот миг я чуть не шлепнулся — тут же, на паркет, как юнкер Меньшиков в «Сибирском Цирюльнике». Но я был не слабонервный юнкер, а боевой офицер — посему устоял. Лениво поморщившись, отпустил стиснутое в пальцах дверное кольцо и промямлил:

— В принципе ты не заслужила… ну ладно… висни, только осторо…

Договорить не успел. Я и забыл, что она такая летучая. Вжиххх… что-то фыркнуло, легкий удар в грудь — сразу охватила шею теплыми ручками, обвила, ногами бедра. Я чуть не упал — не от толчка (она совсем легкая), а от запаха: волосы душисто плеснули в лицо, и мозги наперебой кинулись в карусель…

— А хочешь… я вообще не буду улетать? — услышал у самого уха. Так тихо, что я понял: мне почудилось. Сердце старого боевого офицера радостно затумкало: у меня на шее висит юная, сексуальная девочка… к тому же — дочь посадника.

— О, совсем забыл! — прошептал я, вслепую шевеля губами в густом мареве солнечных волос. — У меня же для тебя офигительная новость!

Метанка не ответила — только сильнее прижалась. Интересно, мы так и будем маячить в дверях: я одной ногой на пороге, а Метанка — одной грудью у меня на плече?

— Очень классная новость, — настаивал я, пытаясь разыскать в волосах ее ухо. — У тебя объявился отец!

— Ой, — вздохнула девочка. — Пусти.

Я осторожно выпустил: ножки повисли вниз, коснулись земли. Руки сползли с моих плеч, и золотая паутина отхлынула от лица. Метанка тихонько, на цыпочках, отшатнулась в сторону — оперлась ручкой о столешницу:

— Повтори.

— Представляешь, это полный улет! Я недавно выяснил, что у тебя есть папа! Ты вовсе не сирота! Круто, правда? Папенька ожидает твоего возвращения, прикинь! Я знаю, в такую радость сразу трудно поверить, но…

Она медленно отошла еще дальше, села на кровать. Поднесла к бледному лицу ладошку — нащупала конец зеленой ленточки. Молча выпутала из волос, аккуратно положила на край постели.