— Бесполезно, Амадей, бессмысленно и бесполезно считать вероятности, — втолковывал он церкачу. — Тысячу лет назад целые институты разрабатывали планы вашего развития. Вероятность удачной реализации — девяносто девять и восемь десятых процента. Где они — эти девяносто девять? Нету! Сгинули тысячу лет назад. Наш с Корой план — десять лет труда, восемьдесят процентов вероятности. Где он? Хочешь сказать, что двадцать процентов перевесили? Неправда! Не входило это короткое замыкание в двадцать процентов. Мне оставалось только кабель отстегнуть, десять–пятнадцать секунд, и заработали бы восемьдесят. Кирик — он бы справился. Он был в восемь раз умнее меня. Целую минуту он мерил зал могучими шагами. Десять секунд — и всё было бы не зря. А знаешь, почему ничего не получилось? Потому что я взялся за это дело. Если бы это же самое делал Камилл, Модуль, Гром, кто угодно, не было бы никакого замыкания. Камилл на десять лет вперёд видел. Он же говорил мне: это дело не для щенка. Только ни один щенок не считает себя щенком. Они думают, что они львы, ягуары. А из–за них настоящие люди гибнут, Кора…

Какая–то шлюха долго к нему присматривалась, потом попросила, чтоб сделал ей татуировку с драконом. Он сказал, что не умеет. Шлюха оказалась настойчивой, привела мастера с кучей иголок и пузырьков с красками. Тренировались на свинье. Дело оказалось несложным, шлюха получила, что хотела. Привела подругу, потом другую. Заказов было много. Джулия радовалась, что у Джафара появилось хоть какое–то дело. Ему было всё равно. На расспросы Амадея отвечал скупо, односложно. Но сам иногда погружался в воспоминания и монотонно бубнил о Земле, о Луне, системе Юпитера, дальнем космосе. Интересовался только одним — драконами. Расспрашивал о них всех приезжих. Его считали сумасшедшим. Некоторые пытались рассказать байки о драконах, чтоб развеселить окружающих. Но, задав два–три вопроса, он распознавал ложь, терял интерес и, ссутулившись, молча уходил в свой угол.

Амадей кончил рассказывать.

— Так вы десять лет охраняли Мёртвый Лес, и ни разу не поинтересовались, что там делается?

— Как это — не интересовались? Конопатый вот интересовался, потом месяц заикой ходил, — улыбнулся Амадей. — Конечно, интересовались. Но мы думали, брат Конор всё знает. Он тогда карьеру сделал, был назначен управлять всем регионом. Мы думали, начальству виднее. Знаешь, как он держался — что вы, мол, не в своё дело лезете. А потом, когда в голодные годы оттуда обозы с мукой пошли, у нас всякие сомнения отпали. Ну кто ещё, скажи, стал бы нам за просто так помогать? Хотя, конечно, мелочей было, хоть отбавляй. Несколько килограммов монет из чистого серебра. Не из сплава, как у нас, а чистейшего. Подделка, но дороже настоящих процентов на десять. Сначала была тихая паника, потом решили, что кто–то из баронов развлекается. Мол, наши не хуже ваших! Экономике это не угрожало, посмеялись и замяли. Та же самая мука — откуда он её брал? Сено у крестьян закупал, муку — никогда. Вообще–то, конечно, смешно. Десять лет рядом жили, вино вместе пили, охраняли, и… — махнул рукой. — Проворонили Повелителя.

Дракон напряжённо всматривался в его лицо. Внезапно всех в комнате затопила волна отчаянной печали. Уголёк с испуганным писком метнулась чёрной тенью к Анне, спрятала голову в её волосах. Дракон осторожно развернулся в забитом людьми помещении и направился к выходу.

— Коша, что случилось? — вскрикнула Лира.

— Я вспомнил, — ответил дракон. — Я всё вспомнил. Кору. Всё.

Лира бросилась за ним, но Анна остановила её.

Дракон летел туда, куда звало его чувство направления. Теперь он знал, что это мог быть только нуль–маяк. Вскоре он приземлился на вершине скалы. Со всех сторон доносился тихий шелест ветра в лопастях огромных ветряков.

— Меня зовут Кирилл, — сказал он вслух. — Или Джафар. Надо подумать, очень серьёзно подумать. Я ненавидел того, кто меня сделал и запрограммировал. Я клялся его убить. Я ненавидел самого себя. Как там…? «Нанести себе смертельное оскорбление. И вызвать себя на дуэль. И победить. И умереть отомщённым!» Ты зря боялся, Джафар, что я тебя не пойму. Но два раза хвостом по морде ты заслужил. За двойную запись. За ту музыкальную неделю, которую мне устроил. Ты десять лет радовался семейному счастью и побоялся уговорить её поделиться счастьем со мной. Именно побоялся, я же помню. Ты очень дорого заплатил за свои ошибки. Я бы тебя ненавидел, если б не помнил, как я совершаю их. А что теперь делать мне? Это ведь Кора мне снилась два года назад, когда я ничего не мог вспомнить. Просыпался среди ночи и выл с тоски, сам не зная, почему. Куда, интересно, ты спрятал результаты нашей десятилетней работы? Выкинуть не мог, я себя знаю! Маяк! Они там, где маяк! Точно! Маяк указывает место, где спрятано самое важное. Иначе зачем бы я его переносил? Там матрицы памяти Коры, там геном Драконочки, тот, который я разработал для Коры, улучшенный и дополненный, исправленный в десятках мелочей. Геном Уголька отличается от моего только полом и внешним видом. И то компьютер с цветом чешуи промахнулся. Надо обязательно вырастить то тело, которое я тогда разработал, иначе через несколько поколений мы начнём вырождаться. А как же быть с матрицей Коры? У меня есть всё, чтобы её оживить. Последняя матрица снята за месяц до её гибели. Но она не хотела, чтоб я делал её драконом. А как я без неё? Но ведь Кора любила не меня, а его, человека. Кто я такой, чтобы за неё решать? Я же из её клетки создан, она всегда считала себя моей матерью. Погибла, спасая меня. Но, кроме меня, решать некому. Очнётся, взглянет в зеркало, посмотрит мне в глаза… Ничего не скажет, но если… Я же себе не прощу. Буду чувствовать себя сволочью несколько веков. А Уголёк? Уголёк простит. С детства приучу к мысли, что я презренный двоеженец. Боюсь. Тогда боялся, сейчас боюсь. Вот в чём дело. А если бы это была не Кора, а кто–то другой? Вот и ответ. Как всё просто, если правильно сформулировать вопрос. Понял, стажёр, что надо делать?

03.1995 — 05.1995