Не сказавши денщику ни слова, Иван Кондратьевич оделся потеплее, потушил свечи и при тусклом мерцании лампадки оглядел унылую и словно бы ставшую чужой комнату комендантской канцелярии.

«Возвернусь ли сюда? – Тяжелые мысли теснились в голове, давили на виски до острой физической боли. – И как вернусь – не в кандалах ли да под стражей?»

Подпоручик Илья Кутузов, весь запорошенный снегом, встретил коменданта пытливым взглядом, спросил:

– Худые вести, господин капитан?

Иван Кондратьевич обреченно махнул рукой, дескать, хуже и быть не может. Упавшим голосом, словно и не командир он более, распорядился напоследок:

– С часу на час надобно ждать набега злодеев числом боле шести сот человек… Пошли рассыльного казака за прапорщиком Пановым. А тебе, голубчик Илья, надобно вытащить из цейхгауза оставленные там пушки и погрузить их на сани… Будем спешно оставлять город без всякого сполоха.

Илья Кутузов даже отступил от капитана Балахонцева на шаг, недоуменно, словно ослышавшись, уточнил:

– Бежим… от воров?

– От смерти бежим, Илюша. От бессмысленной и бесполезной смерти. Много ли толку в том, ежели злодеи переколют наших солдат на этом бастионе? Или, хуже того, солдаты бросят ружья и предадутся самозванцу, чтоб его буйным ветром унесло!

– А как же присяга? – Илья Кутузов никак не мог поверить, что решение капитана Балахонцева окончательно принято.

– Сей грех беру на свою голову, голубчик Илья. Повелит казнить меня матушка-государыня – знать, то и заслужил. Ты же исполнял приказ старшего командира… Ради счастья дочери моей единственной спасаю тебя, сынок мой… Вам еще жить да жить, а мы с матушкой… – И умолк, не договорив до конца начатое.

Илья Кутузов понял, что если они останутся на бастионе еще некоторое время, то и в самом деле утренний рассвет для них может и не наступить вовсе. Солдату проще, он покорится вражеской силе. А ему с капитаном воровским изменщикам служить не подобает, и, стало быть, побьют их при первом же приступе к городу…

Илья Кутузов порывисто схватил капитана Балахонцева за руку, горячо и искренне прошептал:

– Случись какому горю быть, Иван Кондратьевич, клянусь вам пасть в ноги матушке-государыне и молить о сохранении вашей бесценной для нас жизни. Вижу, честь свою кладете вы на плаху рядом с головой, намереваясь спасти подчиненных вам солдат… Прикажете пушки на бастионе заклепать дубовыми клиньями?

Иван Кондратьевич лишь один миг подумал и сказал:

– Нет надобности… Сгодятся еще.

Илья Кутузов, видя, в каком взволнованном состоянии пребывает капитан Балахонцев, осмелился напомнить:

– Ведь и воры потом могут ими попользоваться супротив нас же!

Иван Кондратьевич смолчал, будто не расслышал пояснения подпоручика, поторопил его:

– Делай, как я повелел, голубчик Илья. Каждый час нам дорог. Не забудь снять с караула солдат, у цейхгауза поставленных.

Илья Кутузов, отогнав от себя последние сомнения, сбежал с бруствера распорядиться послать за прапорщиком Пановым и собрать солдат и сани для выноса пушек и боевых припасов на подворье земляной крепости.

Капитан Балахонцев проводил долгим взглядом казаков, посланных к оврагам снимать из дозоров конные разъезды, потом, когда подпоручик Кутузов доложил, что пушки уложены и закреплены на дровнях, молча посмотрел на тихую, поземкой присыпаемую Самару, троекратно перекрестился.

– Подпоручик Кутузов, прапорщик Панов! Солдаты и казаки! Властью, данной мне от матушки-государыни Екатерины Алексеевны, по усмотрению безнадежности здешних обстоятельств к защите города Самары от злодейской толпы самозванца Емельки Пугачева приказываю вам следовать за мной на спешное соединение с регулярными командами для совместного в дальнейшем побития той злодейской шайки.

По шеренге замерзших солдат пронесся нескрываемый вздох облегчения: узнав от денщика Васьки о «несметной силе» бунтовщиков, каждый из них в уме прикинул, как ему лучше избежать неминуемой погибели в столь неравном сражении…

По мерзлой земле глухо застучали копыта. Их стук сливался с протяжным скрипом тяжело груженного санного поезда в унылый монотонный гул.

* * *

Капитан Балахонцев уводил свой малочисленный отряд из Самары без излишнего шума. Но он напрасно боялся потревожить первый сон горожан – город пребывал в понятном волнении. В гулкой соборной церкви протопоп Андрей Иванов служил всенощную по случаю великого праздника Рождества Христова, однако никто из знатных магистратских людей и отставных господ офицеров ко всенощной так и не пришел. То тут, то там за ставнями мелькали тусклые огоньки свечей, изредка скрипели промерзшие ступеньки парадных крылечек или хлопали в спешке закрываемые калитки.

Чаще всего хлопала калитка на подворье отставного казацкого ротмистра Андрея Петровича Углицкого. В его просторной и жарко натопленной горнице в тот поздний час сошлись брат Алексей Углицкий, отставной ротмистр Петр Хопренин, самарский купеческий старшина Данила Рукавкин, самарский бургомистр Иван Халевин.

Приглашенные гости входили в горницу и с одинаковым удивлением здравствовались с алексеевским купцом Антоном Коротковым, который грузно восседал за столом слева от иконостаса. Гости поздравляли друг друга с Рождеством Христовым, усаживались к столу и молча ждали объявления причины такого спешного и избранного сбора. Одно всем было уже ясно. Коротков приехал с вестями из занятого самозванцевой командой пригорода Алексеевска.

– Отчего же самарского коменданта среди нас нет? – Данила Рукавкин первым не выдержал молчания. Его лобастая с залысинами голова наклонилась к правому плечу, он строго поглядывал то на суетящегося бургомистра Халевина, то на молчаливого и замкнутого, всегда себе на уме Андрея Углицкого.

– Говори, Антон, боле ждать нам некого, – промолвил Иван Халевин, сел на лавку около стола, но сидел неспокойно, словно лавка под ним была усыпана твердым горохом…

Антон Коротков провел ладонью по густой бороде, оглядел всех присутствующих тяжелым и даже властным взглядом, словно знал за собой какую-то, другим пока неведомую силу, медленно поднялся за столом.

– С господином комендантом у меня уже состоялся приватный разговор. Теперь, уверен, он по тому нашему разговору соответствующее решение принимает. Но то его воинские заботы… Наши, обывательские заботы иного порядка – допрежь о своем благополучии надобно думать, о сохранении семьи и достатка, годами накопленного и жизнь роду дающего…

– Ты о деле сказывай, Антон, – вновь не утерпел Данила Рукавкин. – Кузьма Минин достатка не пожалел, когда собирал ополчение для выручки Москвы от поляков. Так там было иноземное нашествие, а не зряшная, быть может, усобица между царями… А заботы наши не только нашим подушкам давно ведомы.

– А дело такое, – тут же заговорил Антон Коротков. – В пригород Алексеевск, ведомо вам, вошла команда государя Петра Федоровича. Допрежь того от алексеевских жителей был послан в Бердинскую слободу отставной гвардейский сержант Горбунов для опознания государя. И тот Горбунов, возвратясь, объявил: подлинный Петр Федорович под Оренбургом! И с ним все яицкие и оренбургские казаки. К нему пристали и посланные на его усмирение солдаты генерала Кара полковника Чернышева…