Ко мне великий князь был особенно милостив. Я был очень худощав, вероятно от роста; часто великий князь, подходя ко мне, спрашивал: «Что ты так худеешь, не шалишь ли?» И потом уговаривал беречь здоровье и силы, необходимые для будущего счастья.

Это милостивое внимание к юноше, эта снисходительная забота о его здоровье проявляют, без сомнения, черты душевной доброты великого князя, тем более, что в то время он был очень молод и очень счастлив, а молодость и счастие эгоистичны.

В конце августа, в одно воскресенье, в церкви, во время литургии, великой княгине сделалось дурно. Великий князь почти на руках вынес ее и привел во флигель. Я был дежурным и следовал за ними. Успокоившись насчет здоровья великой княгини, великий князь вышел из ее комнаты и подошел ко мне.

– Сколько тебе лет? – спросил он меня.

– Семнадцать, – отвечал я ему.

– Вот видишь, – продолжал он весело, – я тебя старше только четырьмя годами, а уже женат и скоро буду отец.

При этом он поцеловал меня; лицо его сияло счастием. В тот же день начали при дворе говорить о беременности великой княгини.

Вскоре была решена поездка императорской фамилии в Москву. Камер-пажей разделили на две категории. Одна половина должна была остаться в Петербурге для выдержания экзамена и производства в офицеры гвардии, другая должна была отправиться в Москву.

Я хотя по наукам и мог выдержать экзамен, но был слишком молод, камер-пажество мне очень нравилось, и поездка в Москву меня соблазняла, а потому я отказался от офицерства. Мой товарищ Шереметев предпочел остаться в Петербурге и вышел в Кавалергардский полк.

В двух больших придворных каретах повезли нас 8 камер-пажей в Москву, с нами отправили гувернера полковника Дессимона. Две придворные коляски с нашими служителями и поклажей следовали за нами. Таких придворных колясок, которые употреблялись тогда при переезде двора, теперь уже нет.

Кузов висел на ремнях, прикрепленных к железным стойкам на осях. Эти колымаги были непокойны и некрасивы, но поместительны. Мало осталось теперь людей, которые ездили еще по прежней бревенчатой, до шоссейной, московской дороге. Путешествие по ней было своего рода испытанием терпения. Но для нас, юношей, это пятидневное путешествие, при постоянно хорошей погоде, казалось веселой прогулкой.

I

Прошло более 50 лет со времени осады Варны, и число участников похода 1828 года редеет с каждым днем. Все главные лица давно уже сошли в могилу и остаются только те, которые служили в небольших чинах, исполняя второстепенные обязанности. Но всякое воспоминание, всякий рассказ живого очевидца имеет некоторую цену, и я, как служивший при войсках все время осады, передаю свои воспоминания о ней так, как сохранились они в походных заметках того времени.

Крепость Варна, лежащая у подошвы Малых Балкан, на прямом береговом сообщении с Бургасом и другими портами Черного моря, имела для нас большую важность. С покорением ее армия соединялась с флотом, и для дальнейшего наступления вовнутрь страны открывался удобнейший из всех путей для перехода чрез Балканский горный хребет.

Самая крепость, не имея наружных верков[308], состояла из главного вала с сильными бастионными фронтами и широким, глубоким рвом, в окружности до семи верст. Она была вооружена 178 орудиями и защищалась 20 000-ным гарнизоном, под начальством Капудана-паши.

Князь Меншиков, которого отряд не превышал 10 000 человек, деятельно вел осаду с конца июля месяца. Подступив с северной стороны, он сначала обложил эту часть крепости рядом редутов на пушечный выстрел и потом, пользуясь виноградниками и кустами, скрывавшими наши работы, повел атаку на два бастиона, ближайшие к морю.

Этими действиями он сближался с флотом, с которого, за неимением при отряде осадных орудий, была свезена на берег часть артиллерии и при помощи храбрых черноморских моряков быстро установлялась на батареях. Сам князь Меншиков лично наблюдал за всеми работами и, более чем следовало бы главному начальнику, подвергал себя ежедневной опасности.

С самого начала осады я состоял при войсках в качестве офицера Генерального штаба. Обязанность моя, кроме дежурства в траншеях, заключалась, между прочим, и в том, чтобы водить войска из лагеря и располагать их для прикрытия работ.

В одну из темных ночей, при густом тумане, которые так часты в Турции в это время года, пришлось мне вести рабочую команду в 200 человек с батальоном пехоты и 4 батарейными орудиями на крайнюю оконечность правого фланга позиции, где в ту же ночь должно было возвести редут.

Следуя как можно тише, чтобы не обратить внимание турок, и пройдя несколько верст среди виноградников, – где я остановил орудия с частью пехоты, – мы, вместе с пионерным офицером, скоро отыскали, несмотря на темноту, заранее избранное для укрепления место, и, в то время как я расставлял впереди цепь ведетов[309] для охранения, товарищ мой с рабочими людьми принялся за работу с лопатами.

Неприятель в течение всей ночи не тревожил нас – и к рассвету готов был окоп, достаточно сильный для прикрытия людей и орудий, которые тотчас же были введены в укрепление. Раздалась команда для пальбы, и каково же было наше изумление, когда первое пущенное ядро, вместо крепостного бастиона, упало в виноградники.

Ошибка была очевидна – от неверного направления передового фаса[310] редута, и исправить ее можно было только тем, чтоб из прямых сделать косые амбразуры. Быстро кинулись на эту работу все люди, поощряемые офицерами, но турки уже заметили наше появление и выстрел за выстрелом начали осыпать нас снарядами.

Чрез полчаса времени отважными усилиями пионер и артиллеристов наши орудия могли уже отвечать на неприятельский огонь, но жертвою ошибки, происшедшей, конечно, от темноты, пало более 25 человек, и в том числе один артиллерийский офицер.

Передав это воспоминание о случае, который нередко встретиться может при осадах, продолжаю дальнейший рассказ.

Главная атака, руководимая князем Меншиковым и при содействии флота адмирала Грейга, быстро подвигалась. Часть крепости, обращенная к морю и сильно обстрелянная с кораблей, приведена была почти в бездействие, турецкая флотилия потоплена, и все отчаянные вылазки варнского гарнизона отражены храбрыми 13-м и 14-м егерскими полками.