Из-под навеса льется какой-то странный красный свет, отражается в лужах на тротуаре. За огороженной площадкой бурлящая толпа зевак ожидает появления знаменитостей.

Руки у меня дрожат, а во рту так сухо, что невозможно сглотнуть. Я вскидываю голову и заставляю себя ступить на красную дорожку. Мерцают вспышки камер, а затем фотографы узнают меня и отворачиваются.

Вдруг меня посещает ужасная мысль – я здесь самая старая из женщин. Я боюсь, что меня бросит в жар – щеки покраснеют, все тело покроется потом. Нужно поискать руководителей телесети, но сил у меня нет. Я захожу в зал и без сил опускаюсь на одно из бархатных сидений.

Свет гаснет, и начинается фильм. Зрители вокруг меня дышат, шевелятся; их сиденья негромко поскрипывают.

Я пытаюсь успокоиться и сосредоточиться, но ничего не выходит. Тревога словно живое существо живет и дышит у меня внутри. Мне нужно выйти отсюда хотя бы на секунду.

Увидев указатель к туалету, я иду туда. Внутри свет такой яркий, что режет глаза. Не глядя в зеркало, я захожу в кабинку, сажусь на крышку унитаза и ударом ноги захлопываю дверцу. Потом откидываюсь назад и закрываю глаза, пытаясь успокоиться. Расслабься, Талли. Расслабься!

Потом я прихожу в себя. Сколько я так просидела, в отключке, в кабинке туалета кинотеатра?

Толкнув дверцу с такой силой, что она ударяется о соседнюю кабинку, я иду мимо очереди из женщин. Они смотрят на меня, приоткрыв рты. Должно быть, кино уже закончилось.

Внизу я замечаю, как смотрят на меня люди. Они уступают мне дорогу, словно я обвешана динамитом или заразна. Фотография, сделанная во время моего ареста, – вот что они видят, глядя на меня. И я вдруг понимаю: ничего у меня не выйдет. Я не могу встретиться с шишками из телесети и упрашивать их снова принять меня на работу. Слишком поздно. Я упустила свой шанс. Осознание этого будто зыбучий песок, который засасывает меня еще глубже. Я протискиваюсь сквозь толпу, бормоча извинения. Наконец я снова могу дышать. Я останавливаюсь – в каком-то глухом переулке, под дождем.

Позже какой-то мужчина пытается подцепить меня в баре. Я едва не уступаю. Я вижу, как он смотрит на меня, улыбается и говорит слова, вызывающие у меня желание – конечно, мне нужен не он, а моя потерянная жизнь. Но он здесь, а жизнь прошла. Я слышу свой голос, умоляющий – умоляющий – поцеловать меня, а потом я плачу, потому что мне так хорошо, но в то же время мне этого мало.

После закрытия бара я иду домой (беру такси или ловлю случайную машину, не помню – по крайней мере я добираюсь до дома). В моей квартире темно. Весь свет выключен. Я щелкаю выключателями, мимо которых прохожу, ударяясь о стены и столы.

Мне так стыдно, что хочется плакать, но что толку плакать? Я валюсь на диван и закрываю глаза.

А когда снова разлепляю веки, вижу груду почты на кофейном столике. Затуманенными глазами я смотрю на остатки своей прошлой жизни и уже собираюсь отвести взгляд, но тут мое внимание привлекает фотография. Моя фотография.

Я наклоняюсь, отодвигаю стопку конвертов и каталогов, и там, под счетами и всяким спамом лежит журнал «Стар» с моей маленькой фотографией в правом верхнем углу. Ниже снимка одно-единственное ужасное слово. Наркоманка.

Я беру журнал и нахожу нужную страницу. Это не статья, проиллюстрированная на обложке, а всего лишь маленькая заметка.

Слова расплываются у меня перед глазами, танцуют и подпрыгивают, но я нанизываю их одно на другое.

ПРАВДА И СЛУХИ

Старение – непростой процесс для любой женщины, находящейся в центре внимания общества, но особенно труден он для Талли Харт, бывшей звезды известного в недавнем прошлом ток-шоу «Подруги». Мара Райан, крестная дочь госпожи Харт, дала эксклюзивное интервью нашему журналу. Мара Райан подтверждает, что пятидесятилетняя мисс Харт в последнее время сражается с демонами, преследовавшими ее всю жизнь. По словам мисс Райан, в последние насколько месяцев Талли Харт «с пугающей быстротой набирает вес», а также злоупотребляет алкоголем и наркотиками.

Казалось, у Талли Харт есть все, но стареющая ведущая ток-шоу, которая откровенно рассказывала о своем трудном детстве, которая никогда не была замужем и не имела детей, по всей видимости, не выдерживает груза недавних неудач.

Доктор Лорри Малл, психиатр из Беверли-Хиллз, говорит: «У мисс Харт наблюдается классическое поведение наркозависимого. Она явно утрачивает над собой контроль».

Большинство наркоманов…

Я выпустила журнал из рук, и он соскользнул на пол. Боль, которую я усмиряла столько месяцев и лет, вырывается из заточения, и я погружаюсь во тьму одиночества, такого безысходного и глубокого, которого прежде не испытывала. И мне уже не выкарабкаться из этой ямы.

Спотыкаясь, я выхожу их гостиной, а потом и из квартиры, по пути схватив ключи от машины. Не знаю, куда я пойду. Мне просто надо уйти отсюда. Куда угодно.

Я больше не могу так жить. Я пыталась преодолеть одиночество. Бог свидетель, пыталась. Но мир так велик, а я чувствую себя маленькой, совсем не такой, какой я была. Я похожа на рисунок углем той женщины, которой была когда-то – только черные линии и белое лицо, всего лишь силуэт, контур. Мое сердце не в силах вынести этого. Я больше не могу так жить, все время оглядываясь назад. Я вижу только пустоту – рядом со мной, внутри себя.

Я так слаба, что сильный ветер унесет меня прочь. Так и надо. Я больше не могу быть сильной. Я хочу… исчезнуть.

В лифте я нажимаю кнопку и спускаюсь в подземный гараж. Ковыляя к машине, я выуживаю из своей театральной сумочки упаковку ксанакса и кладу в рот две таблетки. Они горькие и едва не застревают у меня в горле.

Я сажусь в машину, завожу мотор и выезжаю из гаража. Не взглянув налево, поворачиваю на Ферст-стрит. Слезы и дождь затуманивают глаза, превращая знакомый город в прежде не виданный ландшафт – неровная, зубчатая линия из серебристых небоскребов, искаженных неоновых вывесок и уличных фонарей, превратившихся в какие-то расплывчатые, водянистые пятна. Мое отчаяние выплескивается наружу, заслоняя все остальное. Я виляю вправо, чтобы не столкнуться с каким-то препятствием – пешеходом, велосипедистом или плодом моего воображения, – и вижу ее: огромную бетонную опору, поддерживающую старый, опасный виадук, громада которого нависает надо мной.

Я вижу этот большой черный столб и думаю: «Кончай с этим».

Кончай с этим.

От простоты открывшегося выхода у меня перехватывает дыхание. Или эта мысль уже жила во мне? Может, я давно бродила кругами в темноте своего подсознания, выискивая ее? Не знаю. Единственное, что я знаю, – теперь она здесь, притягательная, как поцелуй в темноте.

Я больше не должна страдать. Достаточно всего лишь повернуть руль.

– О боже! – Я поворачиваюсь к Кейт. – В последнюю секунду я пыталась отвернуть, чтобы не столкнуться с опорой.