– Генерал Климт, – спросил немецкий репортер, – у вас достаточно войск, чтобы осуществить оккупацию, или же вы будете просить министра обороны Рамсфелда[138]направить сюда дополнительные батальоны для подавления обширных очагов сопротивления, которые возникают по всей территории Ирака?

Генерал отогнал от себя муху.

– Во-первых, мне не нравится слово «оккупация»: мы участвует в реконструкции. Во-вторых, где они, эти «обширные очаги сопротивления»? Вы их собственными глазами видели? Вы сами бывали в тех местах?

– Сейчас слишком опасно ездить по шоссе, генерал, – сказал немец. – Вот вы когда в последний раз ездили на машине по провинциям?

– Если бы я был журналистом, – Климт криво усмехнулся, – я бы не стал так неосторожно смешивать слухи с реальностью. На самом деле в Ираке стало значительно безопаснее. Все. Еще один последний вопрос, и я…

– Я хотел спросить, генерал, – ветеран «Washington Post» Дон Гросс успел вклиниться первым, – не считают ли CPA плодом собственного воображения оружие массового поражения, якобы имевшееся у Саддама Хусейна?

– Вы опять за свое! Пора забыть этот старый анекдот. – Климт побарабанил пальцами по краю кафедры. – Послушайте, Саддам Хусейн зверски убил десятки тысяч людей, в том числе женщин и детей. Если бы мы не уничтожили этого арабского Гитлера, погибли бы еще десятки тысяч. На мой взгляд, тут как раз виновны пацифисты, которые не хотели ничего предпринимать против этого архитектора геноцида. Он лишь должен был понести наказание за свои преступления. Мы, возможно, никогда так и не узнаем, на какой стадии находилась его программа создания оружия массового поражения. Но для простых мирных иракцев, которые хотят счастливого будущего для своих детей, этот вопрос значения не имеет. Ну, хорошо, на этом мы, пожалуй, и завершим нашу встречу… – Со всех сторон сыпались еще вопросы, но бригадный генерал Майк Климт под бурное щелканье фотовспышек направился к выходу.

– Мораль сей басни такова, – сообщил я Биг Маку, от которого просто разило шоколадным печеньем с каннабисом и виски, – если действительно хочешь получить информацию, избегай «Зеленой зоны». – Я выключил диктофон и закрыл ноутбук. – Ладно, и так сойдет.

Биг Мак фыркнул:

– Для говностатьи «С места событий: официальная версия»? А ты, значит, все-таки хочешь попробовать пробраться на запад?

– Ну да, и Насер уже приготовил корзину для пикника – имбирное пиво и все такое.

– Похоже, ваш пикник будет сопровождаться фейерверками.

– Насер знает несколько объездных дорог, по которым можно вернуться. А что мне еще остается? Перепечатать пастеризованную подачку нашего славного воина Климта, надеясь, что эту чушь примут за журналистское расследование? Или попытаться сделать так, чтобы «Spyglass» снова внесли в список одобренных изданий и официально разрешили мне часов шесть поездить вокруг да около на бронированном «Хамви» и сварганить Олив еще один материальчик типа «Ирак глазами морского пехотинца»? С такими, например, яркими пассажами: «Летит!» – заорал стрелок, снаряд из РПГ рикошетом отскочил от брони, и все вокруг разнесло вдребезги»?

– Эй, так это же моя строчка! – заорал Биг Мак. – Но ты прав, я сегодня еду вместе с нашими доблестными воинами. Когда в тебе шесть футов четыре дюйма роста, сто восемьдесят фунтов веса и глаза у тебя голубые, как у Иисуса Христа, то пробраться в Фаллуджу ты сможешь только на бронированном «Хамви».

– Ладно, тогда кто первым вернется в гостиницу, тот и платит за пиво.

Биг Мак от души хлопнул меня по плечу; ручища у него была размером с заступ.

– Ты бы все-таки поосторожней, Брубек. В этом аду сгорали люди и покрепче тебя.

– Бездарное замечание насчет ада скорей имеет отношение к контрактникам из «Блэкуотер».

Биг Мак сунул в рот пластинку жвачки, отвернулся и буркнул:

– Может, и так.

* * *

– Прежде чем Шэрон и Питер завяжут узел, я бы хотел, чтобы все мы немного подумали о той жизни, которую они собираются начать вместе… – Преподобная Одри Уиверз хитро улыбнулась. – О том, что это, в сущности, такое – брак? Можно ли объяснить его правила, скажем, иноземному антропологу? Это ведь значительно шире, чем просто набор правил совместного проживания. Это некое деяние, некое приложение усилий. А также некий обет, символ, подтверждение определенных устремлений. Это череда прожитых вместе лет и совокупный опыт. Это драгоценный сосуд интимной близости. Или, может быть, наилучшим образом брак определяет старая шутка: «Если любовь – это зачарованный сон, то брак – это будильник»? – Большинство прихожан-мужчин засмеялись, но на них тут же зашикали. – Возможно, браку так трудно дать конкретное определение, потому что существует множество его форм и размеров. Формы брака весьма различны в разных культурах, у разных племен и народов, в разные века и даже в разные десятилетия; одним поколением брак воспринимается иначе, чем другим, и – как мог бы добавить наш инопланетный исследователь – на разных планетах существует еще множество неведомых нам форм брака. Браки могут быть династическими или соответствовать обычному праву, быть тайными или вынужденными, по договоренности или по любви, как в случае наших Шэрон и Питера… – она лучезарно улыбнулась невесте в свадебном платье и жениху в строгом костюме, – когда вся дальнейшая жизнь супругов основана на взаимном уважении и нежной заботе. На пути любого брака могут – так, собственно, очень часто и бывает – встретиться и каменистые тропы, и пропасти, и мирные спокойные долины. Даже в течение одного лишь дня брак может с утра грозить штормом, а к вечеру вновь успокоиться, и небо над супругами вновь станет голубым и мирным…

Аоифе в чудесном розовом наряде подружки невесты сидела в первом ряду рядом с Холли. Ей предстояло поднести невесте и жениху поднос, где на бархате лежали два обручальных кольца, и она обеими ручонками сжимала края этого подноса. Ей-богу, стоило посмотреть на них обеих! Примерно через два месяца после нашего «нортумбрийского периода» я звонил Холли из телефонной будки в аэропорту Шарля де Голля, кидая в щель автомата еще ходившие тогда франки. Я возвращался из Конго, где делал большой материал о Господней армии сопротивления[139], о ее юных солдатах, почти детях, и ее сексуальных рабынях. Холли сразу взяла трубку. Я сказал: «Привет, это я», а Холли сказала: «Ага, привет, папочка». – «Я не твой папочка, я – Эд!» – «Я знаю, идиот, просто я беременна». И тогда я подумал: Нет, к такому я еще не готов, но вслух сказал: «Это просто фантастика!»

– По поводу брака, – продолжала между тем преподобная Одри Уиверз, – Иисус сделал только одно прямое замечание: «То, что соединил Господь, ни один человек разрушить не сможет». Теологи веками спорили о том, что это означает, но нам полезно учитывать и действия Иисуса, а не только его слова. Многие из нас знают историю брака в Кане; ее цитируют почти во всех христианских брачных клятвах, в том числе и в сегодняшних. Пир в Кане готов был завершиться, поскольку вино уже было выпито до капли, и Мария попросила Иисуса спасти праздник, и даже Он, Сын Божий, не смог отказать решительно настроенной матери и велел слугам наполнить винные кувшины водой. Когда же слуги наполнили кувшины, то из них стало изливаться вино, а не вода. И не какое-нибудь посредственное, а первосортное, выдержанное. И распорядитель пира сказал жениху: «Всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе»[140]. Как по-человечески поступил Сын Божий, явив свое первое чудо – он не стал демонстрировать свое умение воскрешать мертвых, или исцелять от проказы, или ходить по воде; он проявил себя как добрый сын и верный друг. – Преподобная Одри смотрела поверх наших голов, словно перед ней был экран домашнего кинотеатра, и на нем показывали видеофильм прямиком из Каны Галилейской. – Я полагаю, что, если бы Богу было не все равно, какие размеры и формы следует иметь людским бракам, Он бы оставил нам на сей счет ясные наставления в Святом Писании. А потому, мне кажется, Господь пожелал доверить нам, людям, самим разбирать то, что напечатано мелким шрифтом.