несколько кусков мякоти с непривычно толстыми волокнами мышц, бросил их собакам. Те понюхав, съели и повизгивая уставились на аппетитно краснеющий бок. Вырубив им еще по порции, Корней сам есть не отважился.

На второй день собаки неожиданно прибавили прыти. «Неспроста», – подумал скитник и принюхался. Как оказалось, не зря – ветерок донес запах дыма. У весело звеневшего переката скитник разглядел двух бородатых мужиков. Более рослый, стоя по колено в воде, сноровисто покачивал лоток: промывал песок с галькой. Второй, поменьше ростом, крепыш лет пятидесяти, возился у костра. Оба в линялых брезентовых куртках, засаленных штанах.

– Доброго здравия! Бог в помощь! – поприветствовал Корней, слезая с нарты.

Крепыш, оглядывая нежданного гостя, молча кивнул, указывая рукой место напротив себя. Скитника это не удивило. Он уже заметил, что на Севере люди немногословны. Чтобы расшевелить молчуна, Корней посочувствовал:

– Тяжело, похоже, рыжуха дается… Есть ли резон так надрываться?

– Можа, и нет, да азарт не отпускает, – прогундосил старатель. – Каждый раз думаю – брошу ко всем чертям, и тут же – а вдруг завтра самородок с кулак али еще хлеще – золоторудное гнездо! Так и золотаришь с надеждой.

Старательский сезон на Севере скоротечен – три месяца. За это время лоточник в среднем намывает килограмма два. Работа каторжная: впроголодь, в ледяной воде, в тучах беспощадного гнуса, с ночевками в тесной холодной палатке. И не столь уж велик заработок, но старатели – особая порода людей. Их ничто не останавливает, поскольку каждый надеется на чудо.

Вода в черном от копоти чайнике забурлила, зафыркала на пламя струей кипятка. Старатель не спеша сдвинул его в сторону от огня и, открыв крышку, сыпанул жменю сбора из листочков брусники и клюквы.

– Петро, антракт! Чай поспел.

Подойдя к костру, рослый бородач стянул распухшими руками бродни и пристроил застывшие в ледяной воде ноги поближе к огню.

– Откель, дед, тропу тянешь? – поинтересовался он.

– Про реку Алдан слыхал?

– Угу!

– Оттуда и тяну.

– Эва! Издалека, однако! А в тутошних местах че потерял? Алдан-то поприветистей будет, и старательский сезон подлиньше.

– Не старатель я. На Студеное море захотелось посмотреть.

– Хм! Чудак, че на него смотреть? Вода как вода. Ничего особенного. Разве что, соленая да холодная.

Так потихоньку разговорились.

– Мужики, где-то тут юкагиры стоят. Не подскажете?

– Так их в округе много. Кто тебе нужен?

– Иван.

– Повезло тебе, дед. Он совсем рядом, на этом же ключе, километра два вверх отселя.

Въехав на взгорок, Корней обнаружил лишь закопченные валуны да тяжелые камни по кругу – прежде они висели на ремнях поверх шкур и удерживали их при ветре. На одном из валунов лежал свежий, дочиста очищенный от мяса и желтый от жира череп оленя. Он был направлен носом к восходу – знак того, что душе оленя люди желают добра и света.

Примятая нартами трава указывала – в каком направлении откочевала семья. Поскольку полуночное солнце давно катилось вдоль горизонта, скитник тут и встал на ночевку. Поспав при незаходящем светиле около пяти часов, Корней двинулся дальше по следам кочевников.

Конусообразный, с рогатый макушкой чум стоял на мыске у слияния двух ручьев. Тут же грузовые нарты с нюками (оленьими шкурами) и жердями для чума.

Навстречу выбежали, захлебываясь лаем, небольшие остромордые собачки. Все черно-белой масти.

Загорелый сухощавый юкагир, узнав, что гость от Никиты, не знал куда и усадить его.

– Так вы тот одноногий, что идет на Чукотку?

Корней засмеялся:

– Похоже, мне можно не представляться. У вас новости бегут впереди упряжки… Думал нынче выехать, но не успеваю к пароходу. Поэтому хочу до зимы в ваших горах пожить.

– Вы настоящий юкагир, – обрадовался Иван, – оставайтесь у меня. Оленей будем вместе пасти, вкусно кушать.

– Я и сам хотел попроситься к вам до снега. Никита посоветовал.

– Ой! Хорошо! Очень хорошо! Жена, слышишь? К нам помощник сам пришел, искать не надо.

– Стало быть, я вовремя.

– Очень вовремя! Спасибо Никите, хороший человек. Всегда помогает.

Стадо большое – помощь очень надо. Сыновья есть, а стадо пасти некому. Один уехал на край земли учиться железные нарты делать. Зачем юкагиру железные? Деревянные легче. Другого в какой-то лагерь для умных на все лето взяли. Вот скажи, чему юкагира там научат? Оленей пасти? Чум ставить? Маут бросать? Это что, хорошо? Нет, брат, юкагиру у тундры учиться надо. – Иван, все больше горячась, продолжал: – тундра нас кормит, одевает. Бумага не кормит… Младший говорит: «Земля шар, как яйцо куропатки». Вот чему их учат! Я ему – ты что, слепой? Тундра, сколько едешь, ровная. Как вода на шаре будет? Выльется!

Жена Ивана Валентина тем временем поставила перед ними доску с горой вареной и подвяленной на солнце оленины и две кружки дымящегося бульона с мелко нарубленным диким луком.

Юкагир, забыв, что минуту назад возмущался, принялся с удовольствием, аппетитно причмокивая, есть. Корней присоединился. Ел и все поглядывал на три винчестера, висевшие на сучках стойки.