– Иван, зачем тебе столько ружей?

– Эээ! От отца остались. Раньше сюда все с Аляски везли. Продадут винчестер, а патронов одна коробка. Говорили, следующим летом еще везем. Привозили другой калибр. Ошибка, говорили. Отец новый винчестер брал. Старый не бросал. Красивый, жалко. Другой год также. Отец плюнул – на лук перешел Сам из креня[92] делал.

– Мой дядя тоже с луком охотился. С ним сподручней и шума нет. Коли бой у лука резкий, то и сохатого можно взять.

– Долго сидим. Оленей смотреть пора, – встрепенулся Иван.

– Так пошли.

Походка у оленевода была стремительная, как у всех кочевников. Корней с трудом поспевал за ним. К счастью, стадо паслось недалеко. Измученные паутами олени, чтобы избавиться от них, то и дело катались по траве. Когда Иван оживил дымокуры, животные сразу потянулись под их защиту.

Солнце скатилось к горизонту. Иван, периодически обходя стадо, время от времени негромко посвистывал и покрикивал.

– Пусть волки знают, что не спим.

С десяток животных, следуя за рогачом, отделились от стада. На крики Ивана не реагировали. Тогда он спустил с привязи своих оленогонных собак. Как только те стали приближаться к беглецам, олени послушно повернули обратно.

Около трех часов ночи юкагир вдруг забеспокоился. Привычные глаза юкагира заметили на косогоре лохматого зверя, похожего на медвежонка – росомаха! Двигаясь челноком, подобно легавой в поиске, она приближалась какими-то неловкими боковыми прыжками к ничего не подозревающей оленухе. Лайки частыми махами понеслись наперерез, оглашая окрестность напористым лаем. Однако незваная гостья и не думала отступать.

Бросившийся на нее передний пес тут же с визгом отскочил и начал ожесточенно тереться мордой о траву, а росомаха, пролаяв, как лис, только погрубее, неторопливыми прыжками ушла вверх по косогору в чахлый ельник.

Иван стрельнул вдогонку и, сердито выкрикивая что-то на гортанном наречии, совмещающем юкагирские слова с русскими, погрозил кулаком:

– Я тебя не трогал! Зачем моих оленей трогать ходишь? Еще придешь – шапкой станешь.

Тундра в этих местах была богата не только ягелем и грибами (олени их очень любят), но и ягодами. Особенно много кустиков шикши. Ее листья напоминают хвоинки, а черные ягоды хорошо утоляют жажду. Кроме того, местные используют их для окрашивания домотканого полотна и кожи в красивый вишнево-красный цвет. Это скромное растение помогает еще и при многих болезнях.

Голубика пока не поспела, а у брусники боковинки ягод лишь едва подпалило, большинство вообще зеленые. Созрела лишь янтарная морошка, и Корней, собирая лекарственные травы, то и дело присаживался полакомиться ею.

В один из дней, когда была его очередь присматривать за стадом, он, обнаружив рядом с ручьем желтоватооранжевую от обилия морошки прогалину, принялся обирать кустик за кустиком. Чтобы в полной мере насладиться этой мясистой кисло-сладкой ягодой, бросал ее в рот пригоршнями. Особенно много ее было на бугре. Направившись туда, Корней чуть не свалился в скрытую травой траншею. В ее конце что-то темнело. Подойдя ближе, обнаружил обомшелый дверной проем в полуземлянку. Дверь уже иструхлявилась и лежала на земле. Перешагнув через нее, Корней заглянул внутрь. Когда глаза привыкли к полумраку, разглядел нары, столик между ними, очаг у входа.

На одной из полок лежали шомпол, мерки для пороха, точильный брусок. На другой мешочек с огневым припасом, стопка одежды, правда, уже изрядно погрызенная мышами, табак в свинцовой упаковке, красочные консервы с нерусскими надписями. На столике железная банка. Она оказалась наполовину заполненной рыжухой. Рядом закрытая крышкой кастрюля. Приподняв ее, увидел поблескивающую на дне ртуть[93].

«Все ясно – старательская землянка! – сообразил Корней. – Что же тут произошло? Даже рыжуха не тронута».

Выйдя, осмотрелся. От зимушки к ключу уходила едва различимая тропка.

На берегу чернели зевы штолен. Возле одной валялись ржавое ведро, кирка с замшелой ручкой. Чуть в стороне ручной бур с иностранным клеймом и… останки человека. Похоже, именно здесь старатели работали в последний раз. На сильно изгрызенном мышами черепе темнел узкий пролом.

Подойдя к штольне, Корней встал на четвереньки и полез вглубь. Свод и стены в толстой бахроме инея. Через метра два уперся в завал, из которого торчали сапоги. Картина прорисовывалась понятная: один из старателей убил напарника, а его самого завалило землей.

Скитник вырубил киркой яму глубиной по колено (глубже не давала мерзлота) и перенес в нее останки золотоискателей. На могиле сложил пирамидку из камней. После чего еще раз заглянул в землянку. Любопытно было узнать, что же в чужеземных консервных банках. Они были двух видов. Одни высокие, другие плоские. В высоких оказалось любимое им сгущенное молоко, в плоских – тушенка. Корней сложил часть банок в полупустую котомку и, пересыпав рыжуху в кожаный мешочек, поспешил к стаду.

Его рассказ взволновал Ивана:

– Знаю тот бугор, но туда никогда не ходил. Верно старики говорят: «Землю копать худо. Земля сердится, беду шлет».

Странное место. Шайтан

Утренние заморозки становились все более затяжными. Даже к полудню ледок таял не на всех лужах. Начали гоняться за важенками молодые бычки – самый верный признак осени. Все чаще раздавались яростное хорканье и стук рогов матерых быков, отстаивающих право покрыть оленух. (У северных оленей рога имеют