Мэллит смирилась, а утром сержант узнал, что была большая битва и большая буря. Рассказавшие об этом ополченцы шли во Франциск-Вельде.

— Не в Гюнне? — удивилась роскошная, но Гюнне был взят, и нареченная Юлианой заплакала. Она любила этот город. В Гюнне на общие праздники съезжались бергеры и мараги, малиновый цвет мешался с бирюзовым, девушки дарили воинам венки и получали от них браслеты.

— Там пекли пирожки с черникой. — Баронесса Вейзель громко всхлипнула. — Теперь нашу чернику собирают дриксы… Чтоб им гадюк насобирать! Ты хоть раз ела чернику?

— Нет… Наверное, нет.

— Наверное?! Это лучшая ягода в мире! Правда, не для тех, у кого излишне крепкий желудок… Ты должна научиться печь пирожки с черникой, без этого хорошего дома не выйдет. Жена печет пирожки, муж жарит мясо, остальное можно доверить слугам. Мясо тоже можно, если мужчина занят, как бывает занят Курт, но хозяйка, не способная замесить тесто, — это немыслимо!

— Я умею жарить кур, — зачем-то сказала гоганни, — и запекать рыбу.

— Бедная девочка. — Голос роскошной дрогнул. — Конечно, я научу тебя всему, но я не понимаю твоей матери! С чем ты жаришь кур?

— Нужно одиннадцать и четыре травы, — покорно начала Мэллит. — Как сутки вмещают в себя ночь и день, так запах курицы вмещает в себя соблазн и отвращение. Одиннадцать трав… поднимают? Подвышают? Делают больше?

— Усиливают…

— Да! Усиливают соблазн, три убивают отвращение…

— Курт не выносит куриного бульона из-за запаха. Что это за травы?

— Я не знаю, как их назвать на языке роскошной…

— Что? Не поняла. Что за «роскошная»?

— Я… Мы говорим о людях, как будто их тут нет… Не по имени, а как видим…

— Значит, я для тебя «роскошная»? — Нареченная Юлианой прижала Мэллит к себе. — Курту понравится. Очень понравится! Ты не можешь назвать твои травы, но если ты их увидишь, ты их, надеюсь, узнаешь?

2

Папенька, когда Марсель виделся с ним последний раз, немало рассуждал о том, что делать с эсператистским кардиналом. Большинство идей было не лишено фамильного изящества, но все они подразумевали кардинала живого, а Марселю достался мертвый.

Против покойников как таковых виконт ничего не имел, но похорон, будучи человеком жизнерадостным, терпеть не мог. Обычно от уплаты последнего долга удавалось увильнуть, но сейчас положение было безнадежным. Убитый «бесноватым» Левий лежал на офицерском плаще средь древних колонн и не воскресал ни как человек, ни хотя бы как Зоя. Исцелившие Рокэ развалины на кардинала не действовали, а его смерть порождала кучу сложностей, которую следовало немедленно разгрести, причем, как с тоской убедился Валме, не кому-нибудь, а ему.

Рэй Эчеверрия наотрез отказался вмешиваться в отвратительное для любого кэналлийца дело; Эпинэ вбил себе в голову, что Левия нужно похоронить в Адриановой обители, при этом достойный «Прымпердор» толком не знал, может ли считаться эсператистом он сам. Бурраз таковым являлся, но после боя на кагета накатила дипломатичность, и он объявил, что не уполномочен вмешиваться в дела церкви. Карой рассказал об алатском обычае сжигать тела погибших на чужбине и привозить на родину прах; оживившийся Эчеверрия согласился, что обычай правильный, но объявил его кэналлийским и морисским. Уцелевшие офицеры-церковники собственного мнения на сей счет не имели, зато усиленно намекали, что готовы служить Талигу на тех же условиях, что Создателю.

Кто-то вспомнил, что состоящий при Октавии врач — монах, и за ним срочно погнали двоих адуанов. Увы, брат Анджело, во-первых, не знал всех положенных при отпевании молитв, а во-вторых, опасался оставлять занемогшего животиком принца. Мало того, святой отец сослался на волю покойного, полагавшего, что спасать живых важней, чем возиться с мертвыми. Валтазар, который мог дать хоть какой-то совет, не проявлялся больше недели, и Марсель уже начинал волноваться, взывать же к далекому папеньке было крайне нежелательно из-за жары и неизбежной отповеди, оставалось решать самому. Валме вздохнул, свистнул Котика и после завтрака отправился навестить покойного.

Если не считать часовых-кэналлийцев и кошек, Старая Барсина была пуста. Марсель прошелся вдоль остатков внешней стены, взобрался на террасу, полюбовался на истоптанный луг и обреченно полез в руины, где обнаружил зевающую кошку и скорбящего Эпинэ. Поза и выражение лица последнего давали фору лучшим кладбищенским скульптурам, и виконт понял, что сейчас у него заболят зубы. Скорбь следовало прекратить, по возможности тактично, и Марсель тихонько прищелкнул пальцами. Не забывший адуанской науки Котик гавкнул, кошка взлетела на ближайший постамент, истукан в мундире вздрогнул и обернулся.

— А… Это вы.

— Мы, — кивнул Валме. — Надо поговорить, заодно и с его высокопреосвященством попрощаюсь. Странная развязка…

— Странная? — Лицо Эпинэ стало удивленным, не утратив при этом скорбности.

— Редкий кардинал умирает вовремя. — Марсель подхватил вставшего герцога под руку и повлек к выходу. — Левий ушел раньше, чем нужно, но насколько я понимаю, он мало в чем уподоблялся собратьям. Не серчайте, многие клирики живут непозволительно долго.

— У вас дело? Какое? — «Прымпердор» очень старался не злиться. — Вы его почти не знали, и вы, к вашему счастью, еще не теряли тех…

Начинается! Сейчас будет пятиться по жизни от Левия к Ренквахе и скорбеть над каждым гробом. Иноходец? Рак! Да еще печального образа, а ведь после боя улыбался. Марсель вызывающе погладил вновь обретенного Котика.

— Папенька не советует терять то, о чем придется жалеть, и жалеть о том, что уже потеряно. — К дыре бы тебя, страдалец, и песню в уши! Про струну… — Вы в самом деле думаете хоронить здесь?

— Он бы этого хотел. Тут должен быть затопленный храм, это…

— Я знаю, что это такое, но мы вряд ли его отыщем. Орденские тайны не для чужаков, а призраки здесь не водятся, так что спрашивать некого.

— Простите? — Эпинэ прикрыл ладонями глаза, и в душе у виконта этот жест немедленно отозвался струнным звоном. — Я что-то плохо соображаю…

— Заметно, — подтвердил очевидное Марсель. — Да будет вам известно, что нашим своевременным появлением вы во многом обязаны Валтазару. Это он прежде всех гонцов донес мне о столичных безобразиях, и мы успели собрать силы, ну а познакомились мы с покойным святым отцом, когда я искал проходы в Ноху. Призраки при должном обращении весьма полезны, вот только здесь их нет, значит, мы ничего не найдем. Хоронить придется либо здесь, либо во дворе. Долбить пол бессмысленно и некрасиво, закопать снаружи и уйти? Это не нравится даже мне.

— Вы правы.

— Я знаю. — Валме решительно повлек спутника на улицу, на пороге святилища виконта осенило. — Вроде бы ваш дед, вернувшись в эсператистское лоно, привел в соответствующий вид домовую церковь? Помнится, на него за это доносили, мой родитель еще объяснял Сабве, что умоленность — признак болезни, а не крамолы… Очень похоже, что ближе Старой Эпинэ места для эсператистского кардинала не найти, к тому же покойный начинал в Славе, а ее основал ваш родич. Да, гроб в ближайшей деревне я заказал, столяр обещал управиться за день. Конечно, будет не слишком роскошно…