В первые годы брака с Кристиной Сикерт написал свою знаменитую картину «Ennui». Он рисовал батальные сцены, а затем вновь вернулся к мюзик-холлу. Он пропадал в Нью-Бэдфорде каждую ночь. Были и другие картины, отражающие его склонность к сексуальному насилию. На одной картине полностью одетый мужчина подходит к обнаженной женщине, лежащей на постели. На другой одетый мужчина склоняется над деревянной спинкой кровати, точно такой же, как и та, на которой убили Мэри Келли. Это тот редкий случай, когда Сикерт рисует не железную кровать.

Здоровье Кристины продолжало причинять Сикерту неудобства. Он пишет длинные письма своим подругам, готовым прийти на помощь. В них он утверждает, что был рад сделать «еще одно живое существо более счастливым, чем раньше». Если бы у него только были деньги, добавляет он, чтобы нанять двух слуг, которые могли бы заботиться о его больной жене. «Я не могу бросить свою работу и не могу вывозить ее за город». Сикерт просил Нэн Хадсон разрешить Кристине приехать к ней и провести у нее некоторое время.

После войны Сикерт вернулся во Францию. В 1919 году он поселился в бывшем здании жандармерии на рю де Дувран в Энверме. Кристина заплатила 31 тысячу франков за полуразрушенный барак. Спальнями в доме служили бывшие камеры. Ее муж решил восстановить Мезон Мутон и подготовить дом к переезду жены из Лондона. Кристина должна была оставаться в Англии и постепенно высылать мужу обстановку и другие вещи. Это стало слишком большим испытанием для Кристины. Она слегла с жестоким невритом. Полтора месяца она боролась с болезнью, но даже после этого двигалась с большим трудом.

Сикерт тоже двигался с трудом. Он никоим образом не собирался помогать своей больной жене. Летом 1920 года Кристина написала родителям, что жить в Мезон Мутон невозможно. На фотографии, которую Сикерт прислал жене, видно, что его башмаки не видели щетки с момента отъезда жены — то есть не меньше четырех месяцев. «Боюсь, он потратил все деньги, которые я откладывала на устройство пола в кухне и на раковину». Сикерт сказал Кристине, что он купил «лоджию с видом на реку, расписанную фресками XV века», которая станет «настоящим состоянием».

К концу лета 1920 года Кристина не видела Сикерта так долго, что даже написала ему в письме: «Мой малыш, полагаю, это мое последнее письмо, написанное перед окном с видом на Кэмден-роуд. Было бы замечательно увидеть тебя вновь, но так странно». Вскоре Кристина вместе со всей обстановкой переехала в свой новый дом в Энверме и обнаружила, что там нет освещения и водопровода — только бочки для сбора дождевой воды. В колодце валялась дохлая кошка. Одна из сестер Кристины решила, что бедное животное утонуло. Слабой и больной Кристине приходилось пересекать весь сад и карабкаться по лестницам, чтобы просто воспользоваться туалетом. После смерти несчастной женщины ее родные поняли, что она превратилась в настоящий призрак.

Летом Кристина чувствовала себя неважно, но потом ей полегчало. К несчастью, облегчение было временным, и осенью разразилась катастрофа. 12 октября Сикерт телеграфировал сестре жены Андрине Шведер, что Кристина тихо умирает и очень много спит. Анализ спинно-мозговой жидкости показал наличие «туберкулезных бацилл Коха». Сикерт обещал телеграфировать, «когда свершится смерть». Он собирался кремировать Кристину в Руане и похоронить ее на маленьком церковном кладбище в Энверме.

Сестра и отец Кристины немедленно выехали и прибыли в Мезон Мутон на следующий день. Сикерт приветливо махал им из окна носовым платком. Они были поражены, увидев его у дверей. На Сикерте был черный бархатный пиджак, он побрил голову. Лицо его было неестественно бледным, словно он нанес грим. Сикерт с радостью сообщил родственникам, что Кристина еще жива, хотя и ненадолго. Он отвел их в ее комнату. Кристина была без сознания. Но лежала она не в большой спальне, а в маленькой комнатке позади кухни, где был единственный камин в доме.

Андрина села рядом с Кристиной, а мистер Энгус пошел поговорить с Сикертом. Рассказы и пение Уолтера настолько пленили его тестя, что тот даже почувствовал раскаяние. Потом прибыл доктор и сделал Кристине укол. Родные уехали, а вскоре Кристина умерла. Они не узнали об этом вплоть до следующего дня. Сикерт сделал набросок с мертвого тела жены, пока оно еще оставалось в постели. Он послал за штукатуром, чтобы сделать гипсовую маску с ее лица, затем встретился с агентом, который хотел купить его картины. Сикерт спросил у Энгуса, не следует ли дать телеграмму в «Таймс» о смерти Кристины, «жены Уолтера Сикерта», но этим только расстроил несчастного отца. Друзья Сикерта беспокоились о нем. Художница Тереза Лессор приехала, чтобы позаботиться о несчастном вдовце. Его горе было очевидным — очевидно фальшивым, как и все остальное. Энгус писал, что «Сикерт не терял времени, чтобы очаровать Терезу». В 1926 году Сикерт и Тереза поженились.

«Вы, должно быть, тоскуете по ней?» — посочувствовала Марджори Лилли Сикерту сразу после смерти Кристины.

«Это не так, — ответил он. — Меня огорчает то, что она больше не существует».

В начале 1921 года, когда со дня смерти Кристины прошло менее полугода, Сикерт начал писать ядовитые, непристойные письма тестю с требованием своей доли наследства умершей жены. Ему были нужны деньги, чтобы платить рабочим, восстанавливавшим Мезон Мутон. «Так неприятно оплачивать счета не в срок». Поскольку мистер Энгус собирался в Южную Африку, Сикерт позаботился о том, чтобы выполнить все пожелания Кристины относительно дома. Джон Энгус выслал Сикерту пятьсот фунтов.

Сикерт одним из первых в Энверме приобрел автомобиль. Шестьдесят фунтов он потратил на постройку гаража со всем оборудованием. «Теперь мой дом напоминает отличный автомобильный центр, — писал он Энгусу. — Кристине всегда нравилась эта идея». Письма Сикерта родным умершей жены настолько проникнуты эгоизмом, что ее братья и сестры передавали их из рук в руки и считали их «занимательными».

Сикерт продолжал беспокоиться о смерти без завещания, словно это могло случиться в любой момент. Он нуждался в совете мистера Бонуса, адвоката семьи Энгусов, чтобы составить черновик своей последней воли. Мистер Бонус помог безутешному вдовцу. Благодаря его помощи Сикерту не пришлось платить пошлины. «Я не спешу с утверждением завещания, — заверял Сикерт тестя. — Меня тревожит только то, что я могу умереть без завещания. Я дал Бонусу четкие указания относительно моей воли».

В конце концов семидесятилетний Энгус написал шестидесятилетнему Сикерту, что его постоянное беспокойство относительно смерти без завещания совершенно необоснованно, поскольку на оформление этого документа требуется совсем немного времени. Состояние Кристины было оценено примерно в восемнадцать тысяч фунтов. Сикерт хотел получить свою долю, и немедленно, мотивируя это тем, что в любой момент может погибнуть, например в автомобильной катастрофе. Если произойдет самое страшное, он хотел, чтобы его останки были кремированы «в любом подходящем месте», а его прах «без урны или коробки» развеян над могилой Кристины. И тут же Сикерт благородно добавлял, что все, что Кристина ему оставила, в этом случае «безусловно» вернется в семью Энгусов. «Если я проживу еще несколько лет, — писал Сикерт, — то предприму все меры, чтобы Мари, наша экономка, получала ежегодную ренту в тысячу франков».