Я молился, молился, молился, и, казалось, с каждым судорожным ударом сердца, всё глубже погружался в бесконечную небесную синь. В ослепительный, пылающий диск солнца. В безудержный бег облаков. В песню ветра, колышущего степные травы. В изумруд лесов и хрусталь озер. В землю, напоенную моей кровью, которую впервые по-настоящему почувствовал родной.

А потом я странным образом воспарил над своим телом, над двумя армиями, что застыли, разделенные двумя огненными стенами, над Маг Лар, Срединной Долиной. Я лежал высоко-высоко в небе, крестом, широко раскинув в стороны руки, будто хотел обнять всё, что осталось подо мной. И чудилось мне – под правой рукой моей лежит Эорат, страна лугов, где скачут на вольном просторе длинногривые скакуны. Но одновременно на этом месте встают гигантские волны с пышными шапками пены, и большие белые птицы с резкими криками мечутся над ними. Под левой рукой простирается Темра-на-Форайре, страна полей и озер, где колосится золотистый ячмень, а в предгорьях неистовый лосось сражается со стремительным потоком. И одновременно – раскаленный солнцем песок, испещренный цепочками странных следов, и полузасыпанные им кости, выбеленные ветром и временем. В головах – Дун Фэбар, страна гор, где с ревом рушатся вниз величественные водопады, и серые скалы рвут вершинами проплывающие над ними облака. И тут же – непроходимые леса, в которых по деревьям скачут диковинные звери, а в воздухе качаются яркие цветы. В ногах – Ардкерр, земля вересковых холмов, меж которых вьются ленты рек, священные места Предела. Но кроме него – заснеженные равнины, над которыми крутятся неистовые бураны, и вековые толщи никогда не тающего голубоватого льда. И главное – в тот момент я сам был не только Бранном Мак-Сильвестом, но и каждым мужчиной и каждой женщиной во всех Четырех Пределах, был зверем и птицей, рыбой и насекомым, деревом и камнем, огнем и водой, туманом и ветром. Восхищение переполняло меня, и не было в моей душе ничего, кроме любви.

А потом в мое сознание проникли негромкие, но пронзительно-щемящие звуки. Так пела арфа госпожи моей Этайн, когда чуткие пальцы едва прикасались к серебряным струнам. Вслед за музыкой полились слова, и хотя я слышал их совершенно отчетливо, но позже не смог вспомнить ничего, как ни пытался. Да это было и не нужно. Главное – они звучали, сплетались с чудесной мелодией, становились ею в тот миг, когда она становилась ими. Я слушал их, и с каждым мгновением во мне крепла уверенность, что теперь всё будет хорошо. Что мой – и, похоже, не только мой – голос услышан. Что теперь лишь от нас самих зависит, какими будут Пределы и какими будем мы, живущие в них.

А потом я вновь оказался в своем собственном теле. Боли не было. Раны не было. Мой меч покоился в ножнах.

Я легко поднялся на ноги и увидел, как медленно истаивают в воздухе две огненные стены, перегородившие Маг Лар от края и до края. И в каждой из стен различались лица – нечеловечески красивые лица с мягкими улыбками и мудрыми, добрыми, всё понимающими глазами. Их было восемь – четыре женских перед ратями севера и четыре мужских перед армией Ард-Ри.

– Будет дождь, – сказал Трен Броэнах Мак-Нейл, подходя и кладя руку мне на плечо. Я взглянул в небеса: на моих глазах они темнели, затягивались непроницаемыми тучами. Громыхнуло, раз, другой, плотную массу облаков прямо над нашими головами распорола ослепительно яркая молния, и на землю упала первая капля. За ней – вторая. А потом безудержный ливень накрыл Маг Лар и всех, кто стоял на ней. Ослепляя. Оглушая.

Смывая все наши грехи.

– А где Дарэг Клив? – прокричал я в самое ухо Трена.

– Что?

– Дарэг Клив!

– А-а, Фрэнк… Ушел. Сказал, что должен найти еще кое-кого. Но он обязательно вернется, можешь мне поверить. Уж такой у него характер…

– Я верю…

Мы немного помолчали, а потом я окинул взглядом Срединную Долину и задумчиво произнес:

– А славная, должно быть, вырастет трава…

– Трава? – Брови Трена удивленно приподнялись, а потом он оглушительно расхохотался. Смех его был таким искренним, таким заразительным, что я не смог не присоединиться к нему – сначала улыбнулся, потом фыркнул, а потом, так же как Броэнах, засмеялся в полный голос.

– Трава! Ох, Всеблагие, держите меня! Трава!!!

А дождь всё лил, и не было ему конца…

Ребро. Двое

И был час, в который исказились Имена, и нарушились Законы, и рухнули Границы. Час, в который ушли навеки Четыре, и Пределы по числу их слились в одно. Час, в который умер мир Прежний и родился мир Новый. Час, когда Первый Предел, который многие называли Пятым, а все остальные считали выдумкой, содрогнулся от крика родившегося ребенка.

Но обо всём этом в тот час не знал никто.

Ни бывший Человек в маске, прах которого растворился под ливнем на груди Маг Пар, Срединной Долины. А вместе с прахом растворились все чары его и все замыслы.

Ни бывший послушник, прошедший такой долгий путь лишь для того, чтобы добровольно вступить на путь новый. Путь, длинною в вечность.

Ни бывший Мудрый, неожиданно пришедший в себя, как человек, вынырнувший с большой глубины: задыхаясь, рывками втягивая в легкие воздух. Не догадываясь, что отныне и он, и все прочие пленники Пятого Предела – самые обычные люди.

Ни бывший наследник, лишь в смерти нашедший покой. Ставший светом, и в свет уходящий.

Ни бывший правитель, взахлеб рассказывающий что-то пятерым воинам в алых одеждах. Добродушно посмеивающийся, глядя, как они, время от времени, украдкой ощупывают себя, ища и не находя смертельные раны.

Ни бывший воин, стоящий чуть поодаль и с улыбкой глядящий на то, как смешиваются бойцы двух армий. Без оружия и без ненависти во взорах.

Они не знали так же, что жизнь и смерть их, и все их деяния, отныне перестают принадлежать только им. Что ничего не вернуть назад. Что все они – живые и мертвые, вместе и по отдельности – есть ЛЕГЕНДА. Легенда, для которой совсем не важно, где кончается правда и начинается вымысел.

Еще не написана строка. Еще не сложена песня. Рука скульптора еще не взяла резец. Глаз художника еще ищет краску для первого мазка. И не дано никому сказать, что будет дальше, как не дано заранее знать, какой стороной упадет монета.

Головой?

Гербом?

Да и какая, в сущности, разница?

Звени, монета! Звени…

ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ ЛЕГЕНД

Что останется после легенд? Только дождь и туман.

Только стены замшелые, только курганов вершины.

Только горькая правда – плохое лекарство от ран.

Лишь певец, что умолк, не дойдя даже до половины.

Только несколько строк – между строк, только пара имен