– Ну, бывает, ошибочка вышла.

И, держась за край крыши, двинулась к соседнему окну.

Скользнуть в него вперед ногами оказалось делом пустяковым. Но едва Лейтиса очутилась в комнате, в ноздри ударил кислый винный дух.

Разбросанные мужские тряпки. Сапоги у кровати. Опрокинутый кувшин в красной луже на столе. Меч на стене. Упавший стул. Из-за откинутой занавески, из-под натянутого на голову одеяла – выпученный темный глаз и длинный ус.

– По мою душу?.. – глухо донеслось сквозь одеяло.

– По твою, касатик, по твою, – заверила бабка невидимого собеседника. – Прямиком от Хозяйки Зла. Она любит пьянчуг в жаб превращать, так ты учись, касатик, квакать, в болоте пригодится. Хозяюшка обещала тебя мне в полюбовники отдать! – И, вытянув губы трубочкой, чмокнула воздух.

Мужчина застонал и окончательно пропал в одеяле.

– Не нравлюсь? – удивилась бабка и, подтянувшись на руках, выбралась на карниз.

Вот оно что! Дом стоит к берегу углом, на море выходят сразу две стены. Значит, надо завернуть за угол...

И тут случилось нечто странное. Исцарапанные руки налились силой. Груди, болтавшиеся, словно пустые кошельки, вдруг поднялись так высоко, что сосками царапали стену. Лезущая в глаза прядь была уже не седой, а рыжей.

«Молодею!» – чуть не заорала Лейтиса, но сдержалась. И бодро двинулась по карнизу. Она поверила, что все кончится хорошо. И действительно, без труда обогнула угол дома. И окно, в которое она влезла, ободрав бедра, оказалось ее собственным.

В коридоре еще слышались возбужденные голоса. Лейтису осенила дерзкая мысль. Она рывком сдернула занавеску, закрывающую нишу, и закуталась в нее. Затем смяла одеяло и подушку, как будто на кровати только что кто-то спал. Глянула на себя в зеркало – хвала Безымянным, молодая! Босыми ногами вскочила на постель и завопила так, что «Смоленая лодка» покачнулась, как на стапеле, словно собираясь соскользнуть в море и уплыть.

Голоса в коридоре смолкли. Зато послышались поспешные шаги.

– Госпожа! – воззвал трактирщик. – Ты здесь? К тебе можно?

Лейтиса ответила рыданиями, совсем натуральными: она и в самом деле была когда-то актрисой аршмирского театра.

В комнату ворвались Вьянчи, Юнфанни и Красавчик, остальные толпились в дверях. Все увидели, что на кровати бьется в истерике девушка, закутанная в занавеску. Ее полунагота казалась чистой и очень уязвимой.

– Я хотела... я вздремнуть... разделась, легла... и вдруг... о-о-о... эта ужасная, ужасная старуха... в моем платье... ооо...

Никаких подробностей хозяевам «Смоленой лодки» добиться не удалось. При любом вопросе – разрывающий душу плач. Так и махнули рукой, отступились.

А потом дружно утешали бедняжку, отпаивали ее вином и отваром мяты. Не менее дружно ползали по полу, собирая камни, спасая ожерелье. («Фа-а-ми-ильное! О-о-о! Ма-амино! Ба-абушкино-о-о!..»)

Позже, когда несчастная, всласть наплакавшись, уснула, Вьянчи уныло шепнул жене, спускаясь вслед за ней в трапезную:

– Дорогая, тебе не кажется, что Безликие все-таки есть и они решили наказать тебя за то, что молишься Хвостатой?

* * *

Узкая веранда открывалась в дворцовый сад. Считалось, что государь предается здесь отдыху, который не должен нарушать решительно никто.

На самом же деле на веранде шел напряженный и неприятный разговор.

Фагарш Дальний Прибой сидел в резном кресле с высокой спинкой и глядел в сад. Чем могли привлечь внимание короля эти скучные низкорослые яблони, с трудом прижившиеся на Эрниди? Может быть, он просто не хотел оборачиваться, чтобы не встречаться взором со своим собеседником?

Стройный светловолосый молодой человек держался с подобающей почтительностью, но настроен был весьма решительно:

– Государь, древняя вера пустила слишком глубокие корни. Мы выщипываем росточки, а надо корчевать, корчевать! Такого же мнения и жрец Безликих.

– Жрецу так положено, – откликнулся король, не сводя взгляда с кривых яблоневых сучьев. – А ты не боишься, что начнешь корчевать и весь остров рассыплется? Корни-то и впрямь глубокие.

Воцарилось молчание, затем молодой человек заговорил, и в голосе его звенела с трудом сдерживаемая ярость:

– Так государю угодно восстановить древнюю веру? Будет ли мне приказано снести храм Безликих?

Король резко обернулся, устремил на собеседника твердый взор густо-синих глаз:

– Не смей искажать мои слова, мальчишка! Ведь знаешь, что я сторонник истинной веры. Я щедрее всех жертвую на храм. И я не отменил закон об изгнании Детей Моря, принятый моим дедом! Но... – Голос короля дрогнул, Фагарш вновь глянул на яблони. – Не кажется ли тебе, что истинная вера на Эрниди, как этот сад? Столько трудов, столько затрат, а приживается плохо и плодоносит убого. Жрец недавно взял учеников – оба «с того берега»! Чужие мальчики...

– Государь, каков сад, зависит от садовника. И еще от того, чтобы извести вредных гусениц. Вот увидишь, я прекращу эти ночные собрания, тайные моления... соседние страны перестанут называть нас дикими язычниками. А для начала изловлю мерзавца Шепчущего!

– А! – вскинулся король. Красивое лицо с крупным решительным подбородком и кустистыми бровями просияло. – Тут ты прав! Шепчущий – серьезная фигура! Притащи этого смутьяна ко мне на веревке – и я перестану сомневаться в том, что правильно назначил тебя дарнигаром!

– А государь сомневается? – тихо спросил молодой человек.

Король прикусил губу, словно желая вернуть слово, зря слетевшее с уст.

– Ты же знаешь, меня тревожит твой возраст, больше ничего. Двадцать пять лет – это так мало для Правой Руки... Но вернемся к Шепчущему. Последняя облава... Почему ты заранее не сообщил мне о ней?

– Все вышло слишком быстро, государь. Несколько слов, брошенных пьяным рыбаком... Мне пришлось срочно поднимать своих людей.

– И ни одного ареста?

– Ни одного! Тем более непростительно, что я знаю – Шепчущий был там, был!

– Не огорчайся, мой мальчик! Этот хитрый хорек был не по зубам и твоему предшественнику. А ты ведь совсем недавно стал Правой Рукой.

– Недавно, – кивнул молодой дарнигар. – Но уже готовлю Шепчущему сюрприз. Один купец рассказал мне о специально обученных собаках, которых можно купить «на том берегу». Вообще-то они дрессированы для охоты на беглых рабов, но...

Король вскочил на ноги так резко, что тяжелое кресло отлетело в сторону.

– Собаками?! – страшно выдохнул он. – Людей? На молениях? Там женщины, дети.... Не позволю!!

Таким раскаленным голосом его предок Джайгарш командовал в бою пиратами.

Дарнигар попятился. Но Фагарш остыл так же быстро, как вспыхнул.

– Слушай, Бронник, – вздохнул он. – Я – король, мне приходится думать о том, какого мнения о нашем острове соседи-правители. Но ты – откуда в тебе столько ненависти к приверженцам дори-а-дау? Ты ведь сам из ее потомков!