Византия нарезала завоеванную страну на военно-административные округа (фемы), самый северный из которых назвала Придунайским (Паристрион или Парадунавон). Известно, что в нижнем течении великой реки для обороны от ударов Руси и печенегов византийцы обновили римские крепости и возвели новые укрепления внушительных масштабов, а на одном речном острове оборудовали флотскую базу. Константинополь старался управлять болгарами мягко (по меркам Средневековья), сохранив их религиозную автономию и местное самоуправление, очевидно заботясь о том, чтобы для местной аристократии “империя была не врагом, а способом сделать карьеру” (британский историк Кристофер Доусон). За такое добросердие ромеи поплатились: в конце XII века покоренные вернули себе независимость и Дунай на двести лет очертил северные пределы Второго болгарского царства. Это были уже другие болгары, сполна почувствовавшие (воспользуюсь цитатой из Димитрия Оболенского) “влияние колдовских чар византийской цивилизации и величия эллинистической культуры”. В 1339 году царской армии удалось отразить первые османские атаки, но еще через полвека война как форма разрешения межгосударственных противоречий сменилась в этих краях смелыми, но бесперспективными восстаниями порабощенных против поработителей.

Владычество Порты, напомню, продлилось для болгар полтысячелетия. Христианские подданные султана не раз и не два бунтовали, однако без помощи извне не могли рассчитывать на успех, и не только из-за силы и жестокости угнетателей – борьба за национальную свободу долго не приобретала всенародного характера. “Самовлюбленные европейцы Викторианской эпохи создавали впечатление, что их единоверцы в пору оттоманского владычества терпели постоянные унижения, что их беспрерывно, на протяжении всех пятисот лет, безжалостно преследовали, – указывает британский историк Ричард Крэмптон. – Но это было не так. Османская история не свободна от ужасных примеров суровости, но в турецкой Европе такие случаи были эпизодами. Неправильно представлять Османскую империю как мультикультурный парадиз, но важно понимать: в отдельные периоды она обеспечивала своим подданным вне зависимости от их религии стабильность, безопасность и умеренное процветание”.

Таким – сухим – выводам ученых противостоит версия непрерывной, настоянной на страданиях и жертвенности национально-освободительной борьбы, организаторов и вдохновителей которой в Болгарии не случайно называют апостолами. Поскольку борьба долго не приносила успеха, то прекрасным считался сам ее процесс. Главный классик болгарской словесности Иван Вазов в романе “Под игом” (1888) сказал так: “Борьба вдохновляет и облагораживает. Она красива, даже когда борется червь, поднимающий голову, чтобы ужалить наступившую на него ногу, она героична, когда человек борется из чувства самосохранения, и она священна, когда люди ведут ее во имя человечества”. Хроники повстанческого движения болгар исполнены патетики. Известно, что воззвания подниматься на решительный бой против турок гайдуки иногда писали кровью поверженных врагов. Мера народного отчаяния была чрезвычайной: в решившей наконец судьбу болгарской независимости Русско-турецкой войне 1877–1878 годов местные ополченцы участвовали, вооружившись в том числе деревянными пушками с вырезанными из черешни стволами.

Концепция народного страдания в борьбе и народной борьбы в страданиях жила и в царской, и в социалистической Болгарии, в случае необходимости ее использовали в политических целях. В 1950–1980-х годах в традиции Ивана Вазова по наказу партии работали и болгарские писатели, и болгарские кинематографисты. Упомяну только две по-своему яркие работы: фильм Методия Андонова “Козий рог” 1972 года и снятую в 1987 году по роману Антона Дончева ленту “Время насилия”. В этой псевдоисторической саге режиссера Людмила Стайкова болгары подвергаются неимоверным мучениям – поработители рубят несчастным головы, сажают на колья, разрывают лошадьми, – но не отказываются от веры истинной. В конце концов Бог все равно остается с ними, а пламя народного гнева сжигает и лагерь янычаров, и конак кровавого аги Караибрагима, который в детстве сам был обращен из православных в магометане. Фильм, далекий от исторической реальности, подтвердил поговорку “Потурченец хуже турка”.

Национальное возрождение берет свои истоки, как считается, в конце XVIII века, хотя говорить собственно о возрождении применительно к тому времени вряд ли уместно. Болгары, по свидетельствам историков, ощущали себя православными славянами, знали, что в прошлом у них было свое государство, но понятия “нация”, конечно, еще не существовало. Румелия и Силистрия были небогатыми эялетами, поставлявшими в центры империи розовое масло, баранину, строевой лес, а позднее мануфактуру для нужд армии. Примерно треть населения современных болгарских территорий составляли мусульмане – турки или отуреченные славяне (помаки). Православные крестьяне жили закрытыми общинами в небольших деревнях (где как раз и сохранялся болгарский язык) в нужде и нищете, борясь не с поработителями, а за ежедневное выживание. Некоторые источники указывают, что само существование болгарского этноса в последний период османского господства оказалось под угрозой. В составленном в 1787–1791 годах русско-прусским профессором Петром Палласом “Сравнительном словаре всех языков” среди 272 наречий и диалектов болгарский не упоминается вовсе. Отцом болгарской истории считается монах афонского монастыря Хиландар Паисий. В 1762 году он завершил работу над “Славяно-болгарской историей о народах и царях болгарских”. Идеология его труда выражена фразой: “Отчего ты стыдишься нарекаться болгарином и не читаешь на своем языке?” Напечатали книгу Паисия в 1844 году в Пеште.