Если Питер поделится с окружным прокурором тем, что стало ему известно, перед прокурором встанет дилемма – верить или не верить ему. А если он поверит, то им предстоит решение – действовать либо бездействовать. Если они снимут с Каротерса обвинение в убийстве девушки, им придется объясняться с мэром, полицией и прессой, которая ухватится за этот факт как за интереснейший поворот темы, подразумевающий, что девушку убил кто-то другой. Выглядит все это маловероятным, особенно при наличии отпечатков пальцев, свидетельских показаний, заключения баллистической экспертизы о соответствии и явного мотива к убийству у отвергнутого любовника. Полицейское начальство, также не страдающее отсутствием честолюбия, моментально узнает о том, что прокуратура что-то нащупала, и подобный публичный конфуз может очень его расстроить. Мэр, среди прочих талантов которого значилось и умение перебирать струны массмедийных инструментов, мгновенно почувствует, насколько близко к его семье подошло следствие и как опасна подобная близость. Мэр может тогда начать апеллировать к политическим амбициям окружного прокурора. Короче, снятие с Каротерса на глазах у всего города обвинения во втором убийстве при явной нехватке доказательств могло бы пошатнуть общественное положение прокурора.

Следовательно, прокурору, если бы он поверил Питеру, оставалось лишь одно – верить его словам, но игнорировать их, что означало для Питера необходимость решать, сможет ли он впредь оставаться в прокуратуре. Оставаться, в свою очередь, значило обвинить человека в преступлении, которого он не совершал. Стайн, которого он уважал, стал бы тогда рвать и метать, он бросился бы в суд и, так как терять ему было бы нечего, вполне мог бы раззвонить там об их тайной встрече. Питера либо подвергли бы остракизму коллеги, либо во время его обвинительной речи всем уже было бы ясно, что он обвиняет невиновного, а это, похоже, верный способ проиграть процесс и, в довершение беды, – погубить собственную душу. Обвинение во втором убийстве, присовокупленное к первому обвинению, меняет приговор с пожизненного заключения, которое так или иначе получит Каротерс, на электрический стул… Потому что два убийства, одно из которых – убийство добропорядочного и многообещающего молодого человека наутро после вооруженного ограбления, были равносильны последней точке в подписании себе смертного приговора. Обвинение в убийствах и обвинение в ограблении станут рассматривать отдельно, но думать, что присяжные не будут осведомлены об обоих преступлениях – полное идиотство. Однако, отделив одно убийство от другого и добившись выделения каждого из них в отдельное производство, а также убедительно доказав, что появление Каротерса в Западном Филли было его немедленным ответом на мольбу о помощи, можно было бы совершенно видоизменить всю картину. Тогда убийство Уитлока становилось результатом аффекта, превращаясь, таким образом, в убийство второй степени.

Он все ехал. Может быть, стоит выйти в отставку еще до начала процесса. Каротерса пусть обвиняет кто-нибудь другой, возможно, даже сам Хоскинс, а Питер будет посиживать дома. Но это дезертирство: спасая свою шкуру, он не спасает Каротерса. А зачем его спасать? И вправду – нужно ли? Ведь Уитлока-то парень убил и в вооруженном ограблении замешан, то есть тюрьма по нему все равно плачет. Разве он не такой же, как прочие подонки?

Все сводится к тому, насколько Питер верит в закон. В закон как таковой. По закону, учитывая отягчающие обстоятельства, как то: наличие при нем спрятанного смертоносного оружия, равно как и обстоятельства смягчающие, к примеру, тот факт, что случилось это после того, как он увидел неподвижное тело женщины, родившей ему сына, и понял, что женщина эта зверски убита, что появление в этот момент в квартире Уитлока явилось для Каротерса неожиданностью, он должен сесть в тюрьму, но никак не умереть. Сейчас закон являлся единственной ценностью, в которую Питер мог еще верить. Далее, Каротерс не должен расплачиваться за чье-то чужое преступление. Кто бы ни совершил убийство Джонетты Генри – а он полагал, что это был печальноглазый, – он должен отсидеть свой срок. Первое убийство было предумышленным, в то время как второе – случайным, под влиянием аффекта.

А где-то за всеми этими вопросами, как решил Питер, таится невозможный, невероятный выход, называемый справедливостью.

Если Питер обратится к окружному прокурору, не исключено, что тот уже все знает и ему не поверит. В этом случае он будет отстранен от дела или даже будет вынужден уйти. Как бы там ни было, запущенная машина будет действовать, а он окажется вне игры, не в силах помочь Каротерсу. Но если – и такая перспектива казалась ему заманчивой и тайно ласкала в нем гордость и правдолюбие, если он не кинется оголтело к окружному прокурору, а повременит, продолжая курировать дело, он сможет заодно проанализировать свои открытия, провести, так сказать, следствие a priori. Никто об этом не узнает, если только, конечно, печальноглазый уже не прознал насчет беседы Питера с миссис Бэнкс и не сообщил об этом мэру. Но он полагал, что старуха не захочет болтать о разговоре. Нет, что за глупость: они это выудят из нее и, возможно, уже выудили, отсюда и эти двое возле его дома.

Должен быть выход. Он может подыгрывать Хоскинсу и уже перед самым процессом представить окружному прокурору факты и пригрозить сообщить в газеты, если тот откажется сотрудничать. Оба они будут знать, что Питеру ничего не стоит рассказать о сокрытии преступления и тем пресечь все поползновения окружного прокурора на кресло в Сенате. Ведь это может сработать, не правда ли? А если нет – никто в прокуратуре не вник в это дело так глубоко, как он, и без него окружной прокурор окажется в трудном положении, и это при том, что город ждет не дождется процесса. Возможно, к тому времени он сможет предложить окружному прокурору альтернативный план действий с другим подозреваемым, например, с печальноглазым. Может быть, тогда окружной прокурор постарается отстраниться от Хоскинса и его версии и, разглядев в Хоскинсе угрозу своей репутации, отыщет в себе толику добропорядочности. Добьется этого Питер или же нет – дело случая, учитывая, что и подбор, и списки свидетелей контролируются полицией. Но если он сумеет собственными силами отыскать миссис Бэнкс и заставить ее назвать еще несколько фамилий, этим он положит начало.

Помимо самой логики следствия, к альтруизму его толкало и нечто другое: такие действия нужны были ему самому, и этот аспект был крайне важен. В чем он и сам отдавал себе отчет. Да, в подобных действиях была своя красота, своя необходимость.

Как только газетчикам станет известно о его одинокой упорной борьбе во славу законности и в защиту человеческой личности, мэр будет бессилен против него. Средства массовой информации превратят его в одинокого правдолюбца, бредущего своим тернистым путем, и, что особенно существенно, это дойдет и до Дженис, и до родителей; они поймут, как рисковал он во имя справедливости. И что им останется, как не восхититься? Они поймут, как несправедливо, как предательски они вели себя по отношению к нему, и он вновь обретет их.

Четыре тридцать утра. Подумай о себе, тихонько увещевал себя Питер, постарайся поспать, дай себе отдых хоть на несколько часов. Отель, четырехэтажное приземистое кирпичное здание, примостился с северной стороны новых небоскребов из стекла, где помещались различные учреждения – осколок старины, воспоминание о прежней Филадельфии. Останавливались в отеле главным образом местные проститутки и брали здесь тридцать долларов за ночь.