Словно пантера на охоте, Джинни переместилась за спину мужчин и прыгнула на Кита, который стоял в середине. Набрав в легкие воздуха, она изо всех сил выкрикнула имя Алекса, а Кит под напором ее тела покачнулся и толкнул брата. Эдмунд удивленно оглянулся. Мушкет Кита выстрелил в потолок, подняв облако пыли от осыпавшейся штукатурки.

Несколькими минутами раньше Алекс рассматривал дом, пытаясь понять, не прячутся ли здесь роялисты. Ночью его группа безуспешно побывала в трех местах и ничего не нашла, но здесь, в этой задумчивой тишине, было что-то такое, от чего у него обострилось чутье. Да, парк зарос травой, кусты переплелись, клумбы заглушил сорняк, но не было ощущения необитаемости. Он чувствовал это, как и Буцефал, раздувавший ноздри. За последние четыре года солдаты проверяли слишком много домов, где обитатели прятались от них в надежде скрыться; так что невозможно было обмануть ни всадника, ни коня.

Он услышал крик Джинни за мгновение до выстрела мушкета Буцефал, отлично выученный, для того чтобы не шарахаться от страха, задрожал, предвкушая приказ кинуться в атаку. Но Алекс застыл на мгновение, глаза его были прикованы к окну, к тому, что происходило внутри. Там была Джинни, он слышал ее голос, видел ее в окне. Он безошибочно узнал ее, ведь он изучил каждый изгиб ее тела, каждый миллиметр кожи, каждый жест… Но ведь она в гостинице, сидит там и злится, как и он. И все же она здесь и борется с человеком, в котором он также безошибочно узнал своего брата. Потом в окне мелькнули еще две фигуры, и Джинни, похоже, сцепилась фазу со всеми, продолжая выкрикивать его имя. Моментально Алекс соскочил с лошади и успел укрыться за живой изгородью, потому что как раз в этот момент снова раздался выстрел и пуля со свистом пролетела мимо. Если бы он был на коне, она снесла бы ему голову. Прозвучал еще один выстрел, но теперь не прицельно. Алекс из укрытия прокричал команду, и конный отряд оттянулся за кусты, вне досягаемости выстрелов из окна.

Джинни прекратила безуспешные попытки вырвать оружие из рук братьев, которые, отчаянно ругаясь, пытались перезарядить мушкеты, хотя и знали, что преимущество внезапности утрачено.

— Почему? — тихо спросил Эдмунд, побледнев. Он не успел выстрелить из своего мушкета, свисавшего сейчас дулом вниз в его руке. — Кто он тебе?

— Я не могла позволить убить его, — сказала Джинни ровно, не отвечая на вопрос. — Но и ему я не могу позволить убить вас. — Она прикусила губу. — Я пойду вниз и поговорю с ним.

— Кто он для тебя? — Схватил ее за плечо Кит, повернув лицом к себе. Джинни посмотрела в их лица, на которых отражалась смесь отчаяния и изумления.

— Все, — сказала она. — Он для меня — все. Я предала его ради Эдмунда, но я не могла позволить вам убить его даже ради Эдмунда. Прости, мой дорогой. — Она протянула к нему руку, но он отступил, и рука ее упала.

— Его любовница? — спросил Эдмунд так же тихо. — Ты любовница мятежного генерала?

— Прошу тебя поверить, что, несмотря на это, я остаюсь верной королю, — с болью произнесла она. — Зачем бы я тогда пришла сюда?

Эдмунд что-то пробормотал и отвернулся к окну.

— Они перестраиваются, — сказал он. — А их мушкеты нацелены на каждый уголок дома. — Пойдем через погреб?

— Через какой погреб? — спросила Джинни и вздрогнула, увидев, как замкнулись лица всех троих мужчин. Она была заодно с предателем, ей нельзя было доверять, хотя она и пришла сюда из добрых побуждений и умоляла их уйти с остальными, чтобы все сейчас были вне опасности.

— Только не я, — сказал Кит. — Я не буду прятаться от предателя, ползая под землей.

Утренняя тишина была внезапно нарушена громким стуком внизу. Кто-то со страшной силой колотил в дверь. Джинни направилась к двери галереи.

— Ты куда? — спросил ее Эдмунд.

Джинни пожала плечами, как бы говоря, что теперь уже ничто не имеет значения.

— Вы поступите так, как считаете нужным. И я тоже. — Она медленно спустилась по лестнице, держась за перила, словно это была ее единственная опора в мире, в котором друзья превратились во врагов, в котором возлюбленные, согласившись с неизбежностью вражды, теперь столкнулись с предательством и изменой.

Она принялась открывать запоры, а стук все продолжался, пока колотивший в дверь не понял, что кто-то пытается ему помочь. Справившись с засовами, Джинни вышла на залитый солнечным светом порог и мягко закрыла за собой дверь.

Алекс снова был верхом на Буцефале и выглядел так же, как в первый день их встречи, когда прибыл завладеть имуществом Джона Редферна и его дочерью. За ним в шесть рядов выстроилась кавалерия, вооруженная короткими мечами и мушкетами.

Алекс посмотрел на нее и встретился с ее недрогнувшим взглядом. Она предала его. В ее серых глазах он прочел ответ на свой немой вопрос. Она бы покинула его, если бы могла выбирать. Но он не знал почему, лишь ощущал пустоту, как будто рухнули вера и доверие. И тем не менее она спасла ему жизнь. Но ведь можно спасти и собаку, которую любишь. Маршалл неторопливо спешился и направился к ней, под сапогами поскрипывали мелкие камешки.

Когда он приблизился, Джинни тихо сказала:

— Твои братья и Эдмунд Верней в доме. Остались только они.

— И ты, — добавил он.

Она кивнула:

— И я, но сейчас мое присутствие не имеет значения. Я намерена просить тебя: во имя человечности, во имя сострадания, пощади их! — Он молчал, и она опустилась на колени. — Во имя человечности и сострадания, во имя нашей любви, пощади их жизни! Чего можно добиться новым кровопролитием?

— Но они пролили бы мою кровь.

— Неужели это может лишить тебя благородства?

— Встань, — сказал он. — Я обязан тебе двумя жизнями, Вирджиния Кортни, — жизнью моего племянника и своей. Я отдам тебе жизни моих двух братьев за эти две. — Он замолчал. Наступила гнетущая тишина. Теперь он знал, почему она пришла в Грэнтли-Мэнор: ради Эдмунда Вернея. — Ты бы ушла с кузеном? — Она не ответила, но ее глаза, как и раньше, сказали правду. Алекс почувствовал, что им пожертвовали, и все внутри него сжалось, как засохший лист. — В обмен на жизнь твоего кузена я возьму твою жизнь, — сказал он, пристально глядя ей в глаза в глубокой тишине. Пятьдесят пар глаз следили за диалогом, о содержании которого могли лишь догадываться.

Ее голова склонилась в знак согласия. Это было неизбежно — сделка, продиктованная самой судьбой. Они каким-то образом владели друг другом, и она всегда принадлежала и будет принадлежать ему. Но ей нужна была еще одна уступка.

— И безопасный уход, — сказала она. — Не воевать. Твои братья отправятся домой, к семьям, а Эдмунд — на побережье. Иначе все это будет бесполезным даром.

— Очень хорошо, — проговорил Алекс с подчеркнутой неторопливостью. — Но ты в последний раз связываешься с теми, кто выступает против меня. Что бы я ни решил делать с твоей жизнью, которую только что купил, ты всегда будешь помнить о заключенной тобой сделке и о том, кому ты теперь должна быть верна.