Фотографии и печатные материалы рассматривались как особо ценные средства для проникновения в страны, с которыми СССР не имел дипломатических отношений или попасть куда было труднее обычного по географическим либо политическим причинам. Работа с фашистской Италией — особенно интересный пример. В 1928 году советское посольство в Риме запросило у НКИД путеводители по Москве, а также материалы по художественной жизни, экономическим достижениям и спорту. В 1930 году уполномоченный ВОКСа при советском посольстве в Риме жаловался на то, что перестал получать даже бюллетень собственной организации, хотя с ростом в тот год дипломатических и торговых связей появилась «возможность помещать в местные журналы и газеты ряд статей об СССР». Он запросил материалы на французском языке, особенно по пятилетнему плану с последними цифрами достижений, а также статьи по вопросам образования, литературы и искусства{601}.

Италия установила дипломатические отношения с Советским Союзом в 1924 году, и идеологические вспышки с обеих сторон не исключали частого и вызывающего взаимное понимание сотрудничества двух этих государств в рамках антиверсальской дипломатии, а также взаимовыгодных торговых связей. Действительно, подъемы и спады антифашистских кампаний в советской прессе обычно прямо соответствовали поворотам в итало-советских отношениях. Смесь отвращения и влечения также явно присутствовала и с фашистской стороны. Если Муссолини извергал громы и молнии по поводу «заразы» социализма и «масонского зловония», распространяющегося с Востока, а другие фашистские «мыслители» легко увязывали Сталина с Фордом, обличая их в едином «большевистско-американском варварстве», то историки вывели устойчивую тенденцию привлекательности советского эксперимента не только для итальянских нефашиствующих интеллектуалов, но даже для идеологов режима. Встреча на высоком уровне Дино Гранди и Максима Литвинова в Милане в 1930 году дала сигнал к началу новой эры в дипломатических и культурных отношениях двух стран, приведшей в 1933 году к итало-советскому договору о дружбе и значительно повлиявшей на культурную дипломатию{602}. Бюллетень ВОКСа начал регулярно поступать в Рим, советское присутствие в Италии в форме выставок и концертов усилилось, и ВОКС попросили обратить особое внимание на визиты в СССР итальянских ученых. Уполномоченный ВОКСа в Италии отметил возможность приглашения так называемых либеральных ученых — оппонентов «фашрежима» и даже «фашиствующей» публики.

Однако в годы «великого перелома» ВОКС был не способен извлечь все преимущества из потепления в итало-советских отношениях. В 1930 году чиновник советского посольства описывал, как итальянцы, услышав слово «ВОКС», начинали энергично «махать руками» в знак безнадежности, поскольку все их запросы Общество культурной связи либо оставляло без ответа, либо направляло в другие учреждения — по причинам бюрократической волокиты или чрезмерной партийно-политической осмотрительности. К 1933 году ВОКС автоматически посылал в Италию статьи, обреченные сразу отправляться в мусорную корзину, т.е. посвященные речам Сталина или очередной годовщине смерти Маркса, что вызывало лишь насмешки местного уполномоченного ВОКСа. Он сухо пояснял, что статьи, которые можно было опубликовать на английском или французском языках, были ненавистны фашистскому режиму политического террора, и сообщал, что материалы по градостроительству, медицине и искусству были бы использованы с гораздо большей эффективностью{603}.[55] Грубые ошибки, проистекавшие из инертности и бюрократизма, должны рассматриваться как значимая часть советской культурной дипломатии.

Другие опубликованные материалы, отправлявшиеся за границу или передававшиеся иностранцам для доставки за рубеж, все же попадали в цель. Американский врач Ральф А. Рейнолдс, привлеченный к организации Американо-Российского института в Сан-Франциско, посетил Москву в 1930–1931 годах и получил от ВОКСа материалы для статей и лекций о советских медицинских учреждениях и тюрьмах. Его статья в «Журнале социальной гигиены» («Journal of Social Hygiene») содержала признание, что автор обязан ВОКСу предоставлением «значительной части статистических данных, помещенных в этой статье». Но на самом деле Рейнолдс позаимствовал еще больше: весь план его статьи следовал советской схеме противопоставления ужасов царизма достижениям советского строя. Он писал, что СССР — единственная в мире страна, где «идея карающего наказания за преступление совершенно отброшена. Тюрьмы превращены там теперь в школы профессионального обучения»{604}.

Фотографии обладали и другим преимуществом: эффективность текстовых материалов страдала от плохих переводов и трудностей передачи скрытых смыслов советской идеологизированной речи в форме, доступной или хотя бы более-менее понятной иностранцам. Даже весьма сочувствовавшие СССР иностранные потребители его пропаганды из года в год более чем ясно демонстрировали, что советские публикации на их родных языках оставляют желать много лучшего. В 1932 году почетный секретарь Британского общества культурных связей предпринял ряд усилий убедить Исидора Амдура (молодого еврея-коммуниста из Лондона, работавшего тогда главой англо-американского сектора ВОКСа) в том, что качество материалов должно быть улучшено. Луис Андерсон Фенн — просоветский писатель и публицист, автор ряда изданных в начале 1930-х годов книг о проблемах бедности, богатства и «перехода к социализму» — сообщил Амдуру, что мог бы поехать в Москву и поделиться «чистотой стиля» своего английского языка. Этот сочувствующий критик, отметивший, что сотрудничал с журналом «The Spectator», сделал обзор целого номера «Soviet Culture Review» для невосприимчивого Амдура. Западные читатели «вводятся в заблуждение и ставятся в тупик необычными фразами и конструкциями», типичными для советских публикаций; странная гарнитура шрифта явно раздражает щепетильного английского читателя, и вообще она «ужасно скучна и непривлекательна». Амдур заверил Фенна, что отдел печати ВОКСа предпримет все необходимые шаги для устранения проблемы, однако не забыл вставить в свои обещания слово «вероятно». Предложение Фенна послужить делу социализма в Москве было проигнорировано. Вместо этого по чисто бюрократической логике он попал в список лиц, регулярно получавших те самые публикации ВОКСа, которые и предлагал улучшить{605}.

ВОКС отвернулся от поощрения участия беспартийной интеллигенции в своих «секциях» как раз в разгар «великого перелома» и стал прилагать гораздо больше усилий для снабжения советского общества аналитическими материалами о культурной и интеллектуальной жизни важнейших зарубежных стран. Эти вновь обретшие значимость старания оказались частью новой политики в отношении международной информации — политики, сложившейся в 1920-х годах и значительно видоизменившейся с наступлением сталинской эпохи. ВОКС принимал участие в работе гораздо более широкой системы секретного информирования о международных делах, помогавшей развивать кругозор высших советских элит и отличавшейся по форме и содержанию от триумфальной помпезности официальной печати. Форма и тон новой системы информирования о внешнем мире начиная с середины 1920-х годов утверждались «тайной канцелярией» Сталина, Информационным бюро ЦК, а после 1932 года — Бюро международной информации во главе с Карлом Радеком. Секретные отчеты и сведения о внешнем мире строго дозировались и распределялись согласно рангу получателей в бюрократической иерархии, а также на основе служебной необходимости предоставления таких знаний тому или иному должностному лицу, — и все это покрывалось завесой особой секретности. Данная система была тесно связана с оперативной практикой, поскольку специальные доклады и каналы информации возникали среди противоречий «двойственной политики», отделявшей борьбу Коминтерна за мировую революцию от традиционной дипломатии НКИД{606}.