— Остальные дела подождут. Во всяком случае, месяц у меня есть. Управитесь за месяц?

— Две недели, не больше, — уверил Никита, убежденный, что так и будет.

Анита проснулась среди ночи и слабым голоском позвала его из спальни: Ни-и-икита! Он прибежал и увидел ее сидящей посреди кровати в тоненькой ночной рубашке, с распущенными волосами, с широко открытыми глазами — живое воплощение ужаса, того потустороннего ужаса, какой охватывает человека, если перед ним вдруг выстроятся в ряд все призраки тьмы и начнут корчить свои поганые рожи.

— Девочка моя, ну что ты, я же здесь. — Он присел на кровать, обнял ее за плечи. Анита была как деревянная.

— Что тебе приснилось, что?

После долгой паузы, обведя сумрачным, пустым взглядом стены и потолок, ответила:

— Не приснилось. Он приходил. И еще придет.

— Кто?

— Кузьма Витальевич.

Никита подумал, вспомнил, сопоставил. Он никак не мог решить, следует ли сказать принцессе правду. Лишнее нервное потрясение, но, возможно, это ее встряхнет, поможет выйти из сумеречного состояния.

— Посуди сама, Аня, — он тихонько гладил ее спину, почесывал под лопатками — совершенно платонические прикосновения, — он не мог пройти мимо меня незаметно. Это всего лишь глюки.

— Глюки? — Анита отстранилась, уперлась кулачками ему в грудь. — Я ведь говорила, что не сумасшедшая. Ему не надо входить в дверь, он заглянул в окно. Он хитрый, Никита, он очень хитрый. Повязался женской косынкой и сделал макияж, чтобы я его не узнала.

Никита попытался снова ее обнять, но принцесса откинулась на подушку и натянула одеяло до подбородка. Страх не исчезал из ее глаз.

— Хорошо, скажу еще кое-что. Твоему Кузьме пришлось бы добираться до тебя слишком издалека. Его убили, Ань.

— Как убили? Кто?

— Этого не могу пока сказать, не мой секрет, но убили точно.

— Можешь доказать?

— Проще простого. У тебя есть какой-нибудь телефон оттуда? Наберем номер, попросим его подозвать, и тебе скажут, что он умер.

— У меня нет телефона. — По ее глазам и по тону он видел, что Анита поверила. Известие не принесло ей облегчения, напротив, привело к каким-то новым изменениям в настроении, которые ему не понравились. — Но это еще хуже.

— Что хуже, Ань?

— Значит, приходил за мной мертвый.

— Ты всерьез говоришь или опять бредишь?

Посмотрела на него с сочувствием:

— Ты, мужчина, кажешься себе сильным, непобедимым, но есть вещи, с которыми никто не справится. Ни ты, ни я, никто.

— Что же это за вещи?

— Там, где я была, я многое поняла. Мы живем в мире, где восторжествовало зло. Оно неодолимо. Оно воплощается в разных людей, и в события, и… в тишину. Бывает такая тишина, в которой исчезает все. Там не слышна музыка, там тают голоса и освещение такое же, как в склепе. Зло победило и устроило на земле экспериментальную площадку, преддверие ада. Да что там преддверие. Сам ад уже здесь, с нами. Ведь то, что я видела, может происходить только в аду. В прежнем мире это было бы невозможно. Там добро и зло уравновешивали друг друга, весы колебались то в одну, то в другую сторону, а сейчас… Тот, кто убил Кузьму, оказал ему большую услугу. Он освободил его от земной оболочки и окончательно развязал ему руки. Он решил покончить со мной каким-то особенным способом, поэтому не торопится. Ему некуда торопиться. Он испытывает наслаждение от предвкушения расправы, от моего ужаса. Заглянул в окно, чтобы предупредить, чтобы я посильнее дрожала.

К этой минуте Никита уже сознавал, что им предстоят долгие, утомительные разговоры, но он должен спасти ее от безумия, как спас от физической смерти.

Он сходил в гостиную и принес бутылку минеральной воды. Опять присел на кровать. Стакан она приняла дрожащей ручонкой и отпила несколько глотков, поцокав по краю зубками. Он придерживал стакан снизу, чтобы не пролила на себя. Мирно светился на трюмо зеленоватый ночник — плывущий хрустальный лебедь с красными бусинками глаз.

— Кое в чем ты права, — заговорил Никита задушевно. — Но с оговорками. Зло, конечно, победило, но не везде и не навсегда. Россия больна, это так, и ты заразилась ее болезнью, потому что у тебя не было иммунитета. Мне Жека объяснял, он интересуется политикой и много читает. У этой страны, как ее называют оккупанты, массовый суицидальный синдром, патологическая тяга к самоуничтожению. Ей бы надо дать отдохнуть, отоспаться после всех потрясений двадцатого века, но ей не позволят. Эта страна лишняя, никому не нужная. И все-таки даже в России мертвецы не гоняются за девушками, чтобы их пугать, а спокойно спят в своих могилах. Нет, не гоняются. До этого еще не дошло.

Анита изумленно моргала, попила еще водицы.

— Значит, ты мне не веришь?

— Почему не верю? — Никита долил в стакан из бутылки. — Конечно, ты видела своего мучителя, и еще много раз увидишь, но это всего лишь мираж. Как вся нынешняя жизнь в России. Наполовину она реальная, а наполовину нам только снится.

— Мы не в России, — напомнила Анита. — Мы в Стокгольме. Или это тоже мираж?

— Да, мы удрали в Швецию, но для миража не существуют границы, он потянулся за нами следом. Бояться совершенно нечего. Ты не одна, нас двое. Вглядись в меня хорошенько. Я люблю тебя и я твое волшебное зеркало, а ты — мое. Мы безобманные друг для друга. Когда тебе страшно, потрогай меня рукой или дерни за ухо — и мираж отступит, оцепенение пройдет. Вот сейчас ты ведь чувствуешь, как тебе стало лучше?

Анита вслушалась в себя, прикрыв глаза. Когда открыла — ужас исчез, и дрожать она перестала.

— Мираж?

— Ну а что же еще? Тем более, второй этаж. Он что же, по-твоему, подпрыгнул, что ли?.. Давай, закрывай глазки и спи.

— Но ты не уходи, ладно?

Через несколько минут она уже спала, вцепившись руками в его ладонь. Никита гордился собой: переломил ситуацию, прогнал изувера.

Утром пошли знакомиться с городом. Чинно, под ручку переходили из одной узкой, будто подернутой мхом улочки на другую, и их все плотнее обступали величественные тени. Район, куда они попали, весь принадлежал истории, до последнего булыжника на мостовой. Морозный воздух потрескивал на башенках и шпилях старинных зданий с окошками-бойницами, и Никита ничуть не удивился бы, если б в просвете улицы появилась рыцарская повозка или они разминулись бы с пешим строем ландскнехтов. Наоборот, редкие прохожие в современных одеждах, как и они сами — Анита в пуховике и Никита в кожаной куртке, — выглядели довольно нелепо среди средневекового антуража. Когда зашли в первую попавшуюся забегаловку, чтобы выпить кофе, там было то же самое: багряные и синие тона убранства, кожаный щит на стене и скрещенные пики, и хозяин за высокой стойкой, напоминающий круглый чан с деревянными обручами, в каких викинги варили свое любимое пиво.