Такого столпотворения у Восточных ворот Пинна-рина Эгин не видел никогда. Конные и пешие, чиновники и военные, купцы, рыбаки, девки. Вся эта разношерстная публика была озабочена тем же, чем и Эгин. А именно, страстно желала попасть в столицу. И притом сделать это как можно скорее.

А для того чтобы не дать этим чаяниям сбыться, у ворот была расквартирована сотня гвардейцев Сиятельного князя. Они, по всему видно, уже не первый день пробавлялись тем, что урезонивали недовольных, кичились своей значимостью, делали суровые и озабоченные лица, смотрели подорожные и вместо ответов на вопросы либо изысканно хамили, либо загадочно улыбались. Впрочем, для таких, как Эгин, то есть для тех, кому Свод Равновесия ― дом родной, у Восточных ворот был организован отдельный вход. Молодой сотник придирчиво разглядывал документы, удостоверяющие все, что только можно удостоверять при помощи чернил и бумаги.

Правда, желающих побеседовать с ним наедине было тоже не меньше двух десятков. Промаявшись добрых три часа в ожидании досмотра, Эгин успел узнать все малоприятные подробности ожидающей его процедуры. Во-первых, в Пиннарин, в котором происходило что-то, о чем никто не имел представления, пускали только тех, кто есть в списках, доставленных к воротам от самого гнорра. Все остальные шли гулять по окрестностям, ожидая, пока времена переменятся. Во-вторых, и у Южных, и у Западных ворот наверняка все было точно так же. А в-третьих, тем, кто пытается проникнуть в Пиннарин не через ворота, а как-либо иначе, Сиятельный князь Хорт оке Тамай пообещал импровизированное четвертование на месте преступления, а ведь всем известно, что свежий тиран всегда исполняет данные обещания с утроенным рвением.

Эгин вынул свою подорожную. Что ж, это будет занятный трюк. Подлинная подорожная и подлинный жетон. Хозяин подорожной наверняка внесен в эти загадочные списки, ведь недаром он сопровождал бородача Эрпореда ― судя по бумагам, исполнителя секретного задания самого гнорра. Но только что в этом проку, если после ночных трудов Эгина в его подорожной стоит имя Иланафа? Усталый и злой Эгин погладил по страдальческой морде своего жеребца ― третьего за третий день. Как и предыдущие, ― краденого. Может, им еще и на него нужно будет представить документы? Что, мол, служит князю и истине верой и правдой, а кличку имеет такую-то. Смеркалось.

Без сна и отдыха, грязный, голодный и опустошенный, он достиг Пиннарина на полдня раньше, чем требовал Лагха. Но не пошли ли его труды под хвост столичным котам?

– Иланаф, аррум Опоры Вещей, ― отрекомендовался Эгин, сверля взглядом сотника. ― Вот, извольте видеть, моя подорожная.

– Эге, ― сотник с бывалым видом принял документы.

Подорожная прошла без сучка без задоринки. Разумеется, будь на месте сотника коллега из Опоры Писаний, он даже в темноте распознал бы подмену. К счастью, сотник был офицером князя, но не Свода.

– Что там дальше?

– Дальше ― Внешняя Секира, ― уверенно сказал Эгин, сосредоточившись на левом зрачке сотника, и Сорок Отметин Огня перекочевали в руки власть предержащего лентяя.

Сложив руки на груди, Эгин с безучастным видом ждал, пока сотник натешится магической игрушкой, произведенной Шотором в поистине сверхкороткие сроки. Ждать пришлось долго. Поворачивая Секиру то так, то эдак, сотник, похоже, не преследовал никаких Целей, кроме эстетических.

– Покажи, что в сарноде, ― неохотно подытожил он.

– Каждый, кто внимательно прочтет мою подорожную, офицер, сможет убедиться в том, что я и мой сарнод освобождены от досмотра, ― с нажимом отвечал Эгин. Пусть этот придурок почувствует разницу между офицерами Свода и офицерами князя.

Сотник смутился, покраснел, но оттого показательно расхрабрился.

– Значит, покажи еще раз подорожную. Что-то я там такого не припомню, дружок.

«Дружок!» ― с каких это пор офицеров Свода величают, словно дворовых шавок? Желваки на скулах Эгина хищно задвигались. Подорожная вновь оказалась у самого носа сотника. Долго, очень долго офицер рассматривал ее, то приближая к свету, то отдаляя. Все это время Эгин, пытавшийся понять, что же именно снова насторожило офицера, пришел к выводу, что сотник, вдобавок ко всем своим достоинствам, читает из рук вон плохо. И был прав.

– Все верно, тогда ожидайте, ― с этими словами сотник удалился в соседнюю комнатенку, где и покоились пресловутые списки «допущенных в столицу в эти судьбоносные дни», как выражался гнорр на первом листе списков.

Разумеется, его возвращения Эгин ожидал с растущим нетерпением.

– Иланаф?

– Да. Аррум Опоры Вещей.

– Вот то-то и оно, что аррум.

– Не понял?

– А тут понимать нечего. В списках есть Иланаф, рах-саванн Опоры Вещей. А аррум ― это уж извините!

– Посмотри в дополнительных списках! Очень внимательно посмотри, не то не сносить тебе головы, дружок!

– М-м… смотрю… Нету.

– Тогда слушай Меня произвели в аррумы неделю назад. Сам знаешь, что это была за неделя. Наши люди в Главной Канцелярии не поспевают портить бумагу записями о повышениях, понижениях, переводах. Понял?

– Я-то понял, но. .

– Никаких но, друж-жок. Дай сюда разрешение на въезд и бывай. А то вон коллеги заждались.

– Но…

– Ты меня плохо слышишь?

– Хорошо.

– Тогда бывай.

«Друж-ж-ж-ок», ― все еще вертелось на языке Эги-на, когда Восточные ворота столицы захлопнулись за его спиной с недружелюбным лязгом проржавленных петель. Он был очень зол, и любой аррум Опоры Вещей был бы зол на его месте.

За стеной, по ту сторону, ревела скотина, хныкали дети и ожесточенно ругались все кому не лень. Близлежащие улицы уже по эту сторону были пусты и безлюдны Эгин шел медленно, ведя за повод совершенно убитого дорогой коня. Он успел вовремя. Но это не самое важное. Самым важным было то, что Убийца отраженных может преспокойно начинать жить своей жизнью.

«Однако Иланаф ― парень не промах! Ласковый мужик сразу с двумя девками лижется. Причем лижется с большим успехом!» ― сплюнул Эгин наземь. Если бы в его голове сейчас не теснилась сотня рассуждений, куда более важных, чем вопрос о статусе Иланафа и его житейских политиках, он, пожалуй, нашел бы эти рассуждения забавными.

Скорпион лежал в сарноде. Целый, но расчлененный. Великий Путь вел его к своему воплощению. По существу, Эгин чувствовал себя наполовину мертвым. А так как вторая половина была еще жива, последний серебряный авр пошел в уплату хозяину приличной гостиницы, которая располагалась в двадцати минутах ходьбы от Дома Скорняков на набережной Трех Горящих Беседок. Оставшаяся в живых половина должна была вкусить от сна под шелковым балдахином и ароматного завтрака, прежде чем отправиться исполнять поручение гнорра.