В час ночи Боннэ телеграфирует нашему послу в Берлине Франсуа-Понсэ: «Во избежание непоправимого срочно вручите Гитлеру предложение, вновь повторяющее порядок осуществления последнего английского предложения, но предусматривающее немедленную оккупацию немецкими войсками уже более значительной территории, чем предусматривалось ранее. Французское правительство постарается убедить чехословацкое правительство присоединиться к этому предложению до 1 октября. Но все это будет невозможным, если военные операции начнутся завтра».

* * *

Проходит ночь.

Берлин. 28 сентября в 11 часов 15 минут утра Гитлер принимает Франсуа-Понсэ в имперской канцелярии.

Полный тревоги, посол, который просил принять его в 5 часов утра, поспешно заявляет фюреру:

– Прага согласилась бы на немедленную уступку территории некоторых судетских районов, а также на немедленное вступление немецких войск. Но если ваши войска вторгнутся завтра в Чехословакию, то в Германии не может вызвать удивления тот факт, что Франция окажет помощь своему чешскому союзнику. Это будет всеобщая война. Только от вас одного зависит сохранение мира в Европе.

Происходит резкая дискуссия в присутствии Риббентропа.

В 11 часов 40 минут Гитлер поспешно покидает зал, чтобы принять итальянского посла в Берлине Аттолико, который пришел вручить срочное послание Муссолини. Дуче просит фюрера отложить на сутки начало военных действий.

В 12 часов 30 минут Франсуа-Понсэ сообщает по телефону Жоржу Боннэ:

– Я еще не знаю, оставил ли фюрер в силе свой приказ о всеобщей мобилизации на сегодня в четырнадцать часов тридцать минут. Но у меня такое впечатление, что скорее всего оставил.

В 2 часа 20 минут Франсуа-Понсэ телефонирует снова:

– Гитлер решил отсрочить вступление германских войск в Чехословакию. Он предлагает созвать завтра, двадцать девятого сентября, в Мюнхене конференцию. Приглашаются главы английского, французского и итальянского правительств.

Во всем мире энтузиазм!

В палате общин бесконечными овациями встречается заявление Чемберлена:

«Английский народ не последовал бы за нами, если бы мы захотели ввергнуть его в войну ради того, чтобы помешать меньшинству добиться автономии или даже перейти под власть другого правительства. Мы решились высказаться за посредничество».

В Вашингтоне печать ликует.

В Париже сам Леон Блюм пишет в «Попюлер»:

«Мюнхенская встреча – это охапка дров, брошенная в священный очаг в момент, когда пламя уменьшилось и готово угаснуть».

* * *

В то же самое время посол СССР в Чехословакии Александровский возвращается из Москвы в Прагу. Он наконец привозит положительный ответ на три вопроса, поставленные Бенешем Кремлю о характере поддержки, которую Чехословакия может при любом положении вещей ожидать со стороны русских.

От этого ответа зависит сопротивление чешского правительства давлению со стороны Франции и Англии. Стремясь избежать войны, обе эти державы вынуждают Бенеша уступить Гитлеру часть Чехословакии.

Александровский спешно направляется в Градчаны.

Совет министров еще заседает. «Президент Бенеш все еще обсуждает возможности сопротивления», – говорят ему.

Александровский незамедлительно вручает русский ответ начальнику протокольного отдела. Последний открывает дверь зала совета и тотчас же закрывает ее, говоря:

«Слишком поздно, голосование состоялось, правительство Праги решило уступить».

Камин в доме фюрера. – 1 час 30 минут ночи. – Рыдания посла. – Какие ничтожества! – Это главное – все будут довольны. – Самолет «Пуату». – Вырывают кусок хлеба изо рта. – Глупцы. – Трусливое облегчение и стыд. – В посольстве на улице Гренель. – Франко-русский пакт под угрозой. – Риббентроп и свобода действий в Центральной Европе. – Грандиозный прием в германском посольстве. – Граф Вельчек и Жаклина Патенотр. – Пражский окорок и страсбургский паштет из гусиной печенки.

Двадцать восьмого сентября в 11 часов вечера на Кэ д’Орсэ в кабинете генерального секретаря Алексиса Леже.

Завтра Алексис Леже должен сопровождать Даладье на Мюнхенскую конференцию.

Заканчивая краткий доклад для премьер-министра, Леже внимательно перечитывает его: «Не будем скрывать от себя, господин председатель Совета министров, что целью диктаторов является в первую очередь достижение соглашения, которое обяжет президента Чехословацкой республики Бенеша мирно уступить Германии все судетские территории. Для нас же речь идет прежде всего о том, чтобы добиться от Гитлера и Муссолини гарантий в отношении будущей, урезанной, но независимой Чехословакии. Париж и Лондон должны добиться заверения в том, что два диктатора уже сейчас решили не развязывать немедленно всеобщую войну ради осуществления своей мечты о гегемонии».

* * *

Мюнхен, 6 часов вечера.

Прибывшие на конференцию четыре министра вместе со своими сотрудниками собрались возле большого камина в холле дома фюрера, расположившись полукругом.

Слева от Муссолини, погрузившись в кресло, сидит коренастый, сгорбленный, седеющий Чемберлен, лицо которого с густыми бровями и выдающимися вперед зубами покрыто красными пятнами; позади него разместились его сдержанные и не выставляющие себя напоказ сотрудники Гораций Вильсон и Стрэнг.

Гитлер, одетый в штатское, но с нарукавной повязкой с изображением свастики, очень взволнованный и чрезвычайно бледный, не имеющий возможности без переводчика разговаривать со своими гостями, поскольку он не знает ни одного из трех языков, стоит за креслом Муссолини, не спуская с него глаз. Рядом с Гитлером – огромный, увешанный орденами Геринг с сияющим лицом. Справа от Муссолини, загорелый, ссутулившийся, с изрезанным морщинами лбом, сидит мрачный и озабоченный Даладье. Около него – генеральный секретарь Кэ д’Орсэ Алексис Леже, Роша и посол Франсуа-Понсэ, находящийся, как видно, в состоянии крайнего волнения.

Никто не председательствует. Нет точно установленной повестки дня.

Тягостное и запутанное обсуждение, во время которого все выступления последовательно переводятся на два языка Паулем Шмидтом, носит беспорядочный характер, все время перескакивая с вопроса на вопрос.

Даладье как на пытке. Утром после докладов, которые сделали один за другим Гитлер, Чемберлен и Муссолини, он вскричал:

– Франция уступила в вопросе об аннексии Германией судетских районов, но если речь идет о ликвидации чешской нации, то мне остается лишь немедленно уехать. Напротив, если речь идет о том, чтобы обеспечить будущее Чехословакии, то я готов содействовать этому вместе с другими в духе взаимного сотрудничества.

– Но слова Гитлера неверно поняты, – тотчас же восклицает Муссолини. – Мы должны здесь осуществить дело мира. Я лично отвечаю за целостность будущей Чехословакии.