Инга неожиданно для себя подумала, что сейчас расплачется. Ей вдруг стало нестерпимо жалко себя.

– Понимаю также, что вы можете не пожелать после всего этого работать в компании. Но нам бы не хотелось вас терять. Мы ценили вас как коллегу, а теперь вы еще и показали, что вы по-настоящему мужественный, решительный человек. Такие люди нам нужны. Мы планировали взять из российского офиса сотрудников и… Я предлагаю вам работать здесь, в нашей команде. Даже не так, я настаиваю. Перед вами с вашими способностями откроются блестящие перспективы, и было бы печально не воспользоваться этим. К тому же, если вы решите сменить обстановку, то это идеальное решение. Что скажете?

Инга давно расхотела плакать. Ее удивляло, что Кристоф так уговаривает ее, словно не сомневается, что она решила уйти. Она ничего такого не решала, она даже не думала об этом, но, разумеется, не стала сейчас об этом говорить. Мысль о Париже взорвалась в ней как фейерверк, и в этом ошеломительном трескучем свете она опять видела картины из своей возможной жизни, о которой фантазировала, сидя на балконе с Ильей, – солнце, круглые столики, круассаны, кованые решетки, готические церкви. Воздух свободы. На этот раз настоящей свободы, без самого Ильи и без тяжкого груза его покровительства. Инга сама добилась всего этого, она заслужила все это!

– Я не могу с ходу принять такое решение, – проговорила она, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Мне нужно время на раздумья. Слишком многое поменялось в моей жизни в последнее время, и мне надо все как следует оценить.

– Конечно, вы совершенно правы. Это решение потребует сил, а они у вас, наверное, и так на исходе. Но я хочу, чтобы вы знали: эта возможность для вас существует. Более того, я лично считаю, что вам стоит ею воспользоваться, и буду искренне рад, если вы согласитесь.

– Спасибо за предложение… и за поддержку.

– За это точно не стоит, Инга. Любой бы на моем месте… Я буду с нетерпением ожидать вашего ответа.

– Спасибо, – снова пробормотала Инга.

Ей уже становилось немного не по себе, что Кристоф так перед ней лебезит. На секунду явилась неприятная мысль, что все эти комплименты и уговоры стали возможны только потому, что ее домогался начальник. Как будто это и было ее настоящим достижением.

– В таком случае, Инга, могу я вас попросить об ответной услуге?

Инга, которой уже не терпелось попрощаться и в самом деле все как следует обдумать, шагнула было к метро, но тут опять застыла. Почему «ответной»? Разве она уже согласилась?

– Не могли бы вы пока воздержаться от комментариев прессе? И вообще от любых комментариев, в соцсетях, в офисе… Хотя бы до окончания проверки и вашего перевода, на который я, снова подчеркну, очень рассчитываю?

– Воздержаться от комментариев? – снова глупо переспросила Инга. Она ничего не понимала.

– Дело в том, что, пока идет проверка, у нас связаны руки, – заторопился Кристоф. – Мы сами никак не можем комментировать происходящее, принять вашу сторону. Корпоративные правила, как я и сказал. А запросы на комментарии уже поступают и нам сюда. Чем больший резонанс получает ваша история, тем хуже выглядит наше молчание.

– Почему вы не можете сами публично объявить, что проводите проверку?

Кристоф вздохнул.

– К сожалению, это звучит как отговорка. Люди считают, что жертва домогательства заслуживает безусловной поддержки, – и они, разумеется, правы. Но мы все-таки должны соблюдать протокол. А в глазах общества это выглядит так, как будто мы автоматически встаем на сторону виновного. Это деликатный вопрос, надеюсь, вы поймете меня… Как вы видите, мы стараемся сделать все возможное для наших сотрудников, которые стали жертвой неподобающего поведения, но нам бы не хотелось, чтобы репутация компании страдала, пока мы вынуждены соблюдать формальности.

– И чем вам поможет то, что я не буду давать комментариев?

– Нам поможет пауза. Мы надеемся, что это снизит градус дискуссии. Понимаю, что и так прошу у вас слишком много, но могу ли я рассчитывать на ваше понимание в этом вопросе?

Инга живо вспомнила студию, в которой только что сидела, и Маргариту Арефьеву в кресле напротив. Пожертвовать этим интервью?! За все парижи мира Инга бы не согласилась. Но Маргарита сказала, что передача выйдет только в среду. Возможно, проверка уже закончится, и тогда Ингины откровения на камеру не нарушат никаких договоренностей. Отказаться от других комментариев было легче – все равно новых пока у Инги и не просили.

– Хорошо, – как бы нехотя сказала она. – Я не буду отвечать журналистам.

– Инга, вы чудесный человек! – воскликнул Кристоф. – И настоящий командный игрок. Спасибо, что принимаете во внимание интересы компании, даже сейчас. Мы это тоже не забудем.

Инга издала что-то среднее между хмыканьем и смешком. Теперь, когда она дала Кристофу обещание и по облегчению в его голосе поняла, как он его ждал, ее благоговение перед ним сменилось едва ли не презрением. К Инге мгновенно вернулась способность ясно мыслить, а вместе с ней и некоторая циничность. Так вот, значит, зачем он на самом деле ей звонил: пытается спасти репутацию компании! Впрочем, несмотря на прагматичность причины, предложение перевестись в Париж было сделано, и Инга не собиралась отказываться из-за уязвленного самолюбия.

– Я сообщу вам о своем решении о переводе, – немного высокомерно сказала она в трубку и направилась к метро.

Кристоф еще благодарил ее и рассыпался в похвалах, но Инга слушала его теперь вполуха, а сама купалась в мечтах о Париже.

Лайки и комментарии под ее постом больше не росли, однако она обнаружила, что сам он окончательно зажил собственной жизнью. Фейсбук услужливо выносил ей в ленту обсуждения ее взаимоотношений с Бурматовым в чужих аккаунтах. Лишенная возможности комментировать, Инга странным образом оказалась за бортом своей же истории: люди продолжали анализировать ее, а она следила за спорами со стороны, словно была не главным героем, а всего лишь невольным свидетелем. Единственное, что безусловно связывало ее с происходящим, были личные сообщения. Инга проверяла папку «другое» несколько раз в день, поначалу со страхом – вдруг ей написали гадость? Однако на личные сообщения энтузиазма у злопыхателей не хватало, поэтому ее личка была забита исключительно словами поддержки.

Одна незнакомая девушка сообщала, что с ней на работе произошла очень похожая история, но только Ингин рассказ позволил ей осознать, что она не была виновата. Другая говорила, что, когда все мы проснемся в лучшем мире, это будет во многом Ингина заслуга. От каждого такого сообщения Инга испытывала прилив гордости. Она была как Данко, несла людям свет и надежду.

Она постоянно заходила на страницу к Илье, и количество сообщений на ней росло – это были чужие посты, в которых его упоминали. В основном люди требовали пояснений. От самого Ильи была всего пара строк в первый же день: он временно не исполняет обязанности директора департамента коммуникаций, скоро он напишет обо всем подробно. Инга не сомневалась, что он читает все, что ему пишут, и поначалу злорадствовала, воображая, как Илья заходится от бессильной ярости, не имея возможности ответить. Она не знала, руководство ли запретило ему делать заявления, или он сам так решил. Однако спустя несколько дней ее радость угасла: молчание Ильи, которое поначалу выглядело как банальная трусость, с каждым новым днем будто наливалось значением и теперь казалось многообещающим, даже немного зловещим. В сознание Инги начала закрадываться тревога: а вдруг у Ильи есть козырь в рукаве, о котором она не подозревает? Вдруг он напишет что-то такое, что заставит всех от нее отвернуться? Инга уговаривала себя, что такого козыря нет и быть не может, что Илья не сумеет навредить ей, не навредив себе, а на это он никогда не пойдет. Однако чем больше стояло на кону, тем больше она опасалась последствий.