Кашляя и кряхтя, мы потащили тело Риза в лес. Я поднял горящую ветку и пристроил ее к его ногам, для того чтобы тело наверняка сгорело. Слезы беспрерывно текли по щекам Силлы, но, когда все было кончено, она обтерла руки о траву и со спокойным видом легла на землю. Я испугался, не утратила ли она вдруг чувство реальности, но она, протянув ко мне руку, сказала:

— А ведь это не самый плохой исход дела: такой большой погребальный костер.

Сжав ее пальцы, я ответил:

— Как в древности у королей викингов.

— Ты и впрямь знаешь немало странных фактов.

В ее голосе мне послышалась улыбка. Мы лежали возле кладбищенской стены. Голова Силлы покоилась на моем плече; мои глаза были закрыты. Мир медленно вращался, а сам я чувствовал себя маленькой песчинкой в огромном водовороте жизни.

Я все еще плохо себя чувствовал, реакция была заторможенной. Видимо, мы действительно потеряли слишком много крови, и не так-то просто ее восстановить. Я даже не мог толком понять, как мы вообще оказались в больнице. Я лишь помню, как мы стояли в вестибюле, на холодном кафельном полу, и как Силлу, которая была практически без сознания, увезли на каталке. Отец успел подхватить меня после того, как я снова впал в прострацию. И вот сейчас я неотрывно глядел в потрескавшийся потолок, похожий на попкорн. Сквозь тонкий матрас я поясницей ощущал стержень, вокруг которого верхняя часть кровати приподнималась под нужным углом, регулируемая нажатием кнопки. Единственный звук, который я слышал, был звон, причем только в левом ухе. Попробовав опереться на руки, я почувствовал в своем предплечье иглу, переходившую в длинную пластиковую трубку, которая в свою очередь присоединялась к мешку с прозрачной жидкостью. Это, наверное, был физиологический раствор или что-то подобное.

Я лежал в маленькой, но отдельной палате со старым телевизором, стоявшим на прикрепленном к стене поворотном кронштейне, и окном с голубыми шторами. Я все еще плохо соображал, мое тело, кажется, было в полном порядке. Ничего не болело, ожоги не беспокоили. Разве только раздражала слабость, но это ничего. Примерно то же самое чувствуешь, когда, невыспавшийся, отправляешься в школу, зная, что у тебя вперед целый день тоски.

Из-за закрытой двери до меня доносились различные звуки, обычные для больницы. Глядя на иглу, торчащую из моего предплечья, я размышлял, можно ли ее вытащить и не залью ли я кровью все вокруг себя. И не умру ли. Я вдруг представил, как вся моя жидкость выливается из тела через крошечное отверстие от иглы.

Дверь в палату открылась, и вошла Лилит, одетая в оранжевое платье, отороченное несколькими полосками из черного меха. Мех! Как будто она зашла ко мне, возвращаясь из своей долбаной оперы. Так я, по крайней мере, предположил. Ее волосы не были сейчас уложены в обычную безукоризненную прическу. Они выглядели странно. Такой я мачеху не видел никогда, даже в шесть часов утра перед утренним кофе. Однако губы были аккуратно подведены той самой ужасной ярко-красной помадой. Она сказала:

— Ник, даже и не помышляй о том, чтобы встать с кровати.

Я схватился за края тонкого матраса:

— Где папа?

— Беседует с врачом. И с шерифом.

— А Силла?

— Без сознания, но… с ней все в порядке. — В глазах Лилит я заметил еще что-то, кроме обычного раздражения. — Твой друг сказал, что пожар возник случайно.

Я потер глаза, давая себе время подумать.

— Эрик, что ли? — уточнил я.

— Да. Тот самый парень, который позвонил нам. Эрик. У него тоже несколько травм. Сломанная лодыжка, небольшая потеря крови. Он говорит, что вы с Силлой спасли ему жизнь.

Я почувствовал в ее словах какой-то странный подтекст. Впрочем, Лилит всегда говорит двусмысленно. Может, я что-либо пропустил? Какой-нибудь необычный код?

Мачеха продолжала:

— Он сказал, что вы хотели разжечь костер на заднем дворе, чтобы сжечь кое-какие вещи Риза. Сделать, так сказать, собственный небольшой мемориал.

Ах, вот оно что! Лилит пересказывала для меня мою же легенду. Так, значит, когда придет шериф, чтобы расспросить меня, мне следует сказать то же самое, что и Эрик. Она нашла отличный способ помочь мне.

— Пострадала только наша собственность, Ник. Твоя собственность, которой, пока ты не достигнешь совершеннолетия, управляет твой отец.

Господи, как я отстал от жизни. Облизнув губы, я сказал:

— Значит… отец может привлечь нас к ответственности. Выдвинуть против нас обвинение. В поджоге.

Лилит кивнула, скрестив руки на груди и постучав ярко-красными ногтями правой руки по локтю левой руки. А потом наоборот.

— Я уверена, что смогу отговорить его от этого.

— Зачем? — Это слово сорвалось с моих губ прежде, чем я смог сдержаться. Мне следовало спросить ее, что она хотела бы получить взамен, либо просто принять ее помощь и обещать за это свою вечную благодарность.

Лилит раскинула руки и придала своему лицу выражение невинности:

— А почему нет? Это же был трагический инцидент, но вы уцелели, а твой отец, Николас, не испытывает недостатка ни в деньгах, ни в недвижимости, в этом я не сомневаюсь.

— Господи, не называй меня так, — шепотом попросил я.

— Пойду поговорю с твоим отцом о том, как бы нам найти из этой ситуации наилучший выход.

Повернувшись, она взялась за ручку двери.

— Постой.

Лилит замерла, так и не повернувшись ко мне лицом.

— Что ты хочешь взамен? Моего первенца? Десять лет в рабстве, что будет скреплено соответствующим договором?

Резко развернувшись на каблуках, Лилит осчастливила меня свой блистательной акульей улыбкой — одной из тех, на которые она ловит отца, размягчая его сердце. Она сразу стала лет на десять моложе.

— Да ладно, Ник. Я хочу лишь правды. Мне нужна правдивая история. Та, что связана с магией; та, что связана с убийством, ревностью и прошлым. Та история, которая рассказывает про кладбище.

Я в изумлении посмотрел на нее.

— Так что, Ник, думай быстрее.

Лилит снова одарила меня своей лучезарной улыбкой и вышла за дверь.

Получилось так, что все поверили в эту нелепую историю. Поверили в то, что мы оказались невероятно глупыми и случайно подожгли лес.

На следующее утро я рассказал Лилит всю правду. Думаю, она все поняла. Вороны, которые кружили над больницей и провожали нашу машину несколько миль до города, определенно помогли. Может быть, пришло время перестать называть ее в честь матери всех демонов.

Мои веки слиплись, и я, проснувшись, с большим трудом смогла открыть глаза.