бы знать, что помнит Гарриет, помнит ли она, как социальная работница разделила их, помнит ли она, что укусила отца за руку. «Мамочка, возвращайся! — кричала Гарриет. — Я хочу мою мамочку! Хочу! Хочу!»

Гарриет описалась, оставила лужу на ковре в кабинете социального работника. После того как они ушли, Фрида закричала так, будто снова оказалась в школе. Социальная работница вызвала охрану, и Фриду выставили из здания. Она продолжала кричать в лифте, потеряла сознание на тротуаре, пришла в себя, когда кто-то из прохожих похлопывал ее по щеке. Вокруг нее стояли люди, спрашивали, что случилось. Кто-то помог ей встать. Еще один прохожий посадил ее в такси.

Ей следовало попытаться рассмешить Гарриет. Ей хотелось бы услышать смех дочери или хотя бы раз увидеть ее улыбку. В школе у них была ограда под напряжением, охранники и женщины в розовых халатах. Опасно находиться в одном городе с дочерью, всего в трех милях от нее.

* * *

Уилл помогает Фриде одеться. Они идут на субботний фермерский рынок в Кларк-парк, появляются там с открытием. Фрида просит Уилла: давай уйдем отсюда. Слишком много народа. Уилл обнимает ее и ведет через толпу.

Люди покупают гирлянды. Кто-то оставляет заказы на индейки и пироги. Уилл упрашивает Фриду взять яблоки. Она встают в очередь за хлебом. Уилл встречает коллег из университета, те приветствуют Фриду так, будто она его новая подружка.

Фрида ни с кем не хочет знакомиться, не хочет видеть никого с детьми. Они отходят в сторону, чтобы пропустить родителей с колясками. Они в одном квартале от детской площадки. У нее такое ощущение, будто все смотрят на нее, будто они знают, где она была и что сделала.

Судье семейного суда следует знать, что Фрида не сдалась. Таккер звонил ей четыре раза. Присылал эсэмэски и письма на электронную почту. Силас живет с ним. Его бывшая не возражает, чтобы он провел с сыном на праздники больше времени.

До Джермантауна езды всего тридцать минут. Таккер решил, что ей вернули Гарриет. Он просит ее назначить день, когда они все могли бы встретиться, предлагает на катке в Дилворт-парке. Он пригласил их на ранний обед.

Если бы проиграли они оба, то она приехала бы к нему. Но она никогда не должна была вынашивать идею о доме с боковым светом ни в своих мыслях, ни в своем сердце. Гарриет никогда не должна узнать о нем. Она не может допустить, чтобы узнали Гаст и Сюзанна. Или Уилл. Или ее родители. Судья сказала, что у нее проблемы с силой воли, что она подвержена искушениям, что она фантазерка, неустойчивая. Она плохая мать, потому что все еще думает о нем. Она плохая мать, потому что все еще хочет его. Она плохая мать, потому что ей невыносимо было бы увидеть его с сыном.

* * *

Они возвращаются в квартиру Уилла, и она наконец звонит домой. Отвечает отец, и она соглашается перейти в режим с видео. Они плачут, увидев ее. Она начинает извиняться. Она трус — попросила Гаста сообщить им.

— Ты такая худая, — говорит ей мать.

Они настаивают, чтобы она обратилась к врачу. Ела больше мяса. Они говорят по-английски. Фрида противится желанию спросить, как им показалась Гарриет по «Скайпу», как показался Гаст.

Родители хотят, чтобы она приехала домой. Если она приедет, то они смогут о ней позаботиться.

— Я буду для тебя готовить, — говорит отец.

Ей ни к чему сразу же искать работу. В Чикаго работа есть. Она может жить с ними. Экономить деньги. Как здорово было бы им всем снова быть вместе. Если она сейчас не чувствует себя готовой к тому, чтобы лететь одной, то они могут прилететь к ней и забрать ее.

Они хотели прилететь на последнее заседание суда. Жаль, что она не позволила. Жаль, что они так редко видели Гарриет, жаль, что редко приезжали к ней. Сколько раз они у нее были? Сколько дней Гарриет провела с ними? Они хотели, чтобы их семейное дерево имело больше ветвей, а на все их радости и ожидания есть только Гарриет. Она прежде боялась, что столько зла разорвет сердце ее детки.

Она благодарит их за деньги. Ей хотелось бы сказать им, что они не обязаны ее прощать. Она не заслуживает их прощения. Она не заслуживает семью.

«Я хочу подержать внука на руках», — сказал ей когда-то отец.

Когда Гарриет будет восемнадцать, матери Фриды будет восемьдесят пять, а отцу восемьдесят шесть. Фрида будет о них заботиться. Они будут жить с ней. Она думала, что они в конечном счете переедут к ней. Чтобы три поколения жили в одном доме, как это было в ее детстве.

* * *

После еще нескольких дней обсуждений она соглашается прилететь в Чикаго, не покупая обратного билета. Она пробудет с ними месяц или два. Может, дольше. Отец говорит, что готов прилететь в Филадельфию, они могли бы взять пикап напрокат, загрузить ее вещи, перевезти в Чикаго, но она отвечает, что пока не готова к переезду навсегда. Может быть, ей захочется быть поближе к дочери.

Родители хотят созвать ее дядюшек и тетушек, всю родню, чтобы они встретили ее дома. Отец может купить свежих омаров в Чайнатауне, приготовить их с соусом из черных бобов — это же ее любимая еда. Он съездит в Чайнатаун, чтобы купить приправы, а заодно и что-нибудь — пирожные с кокосовой начинкой, пирожки с печеной свининой.

У нее слюнки текут, так хочется соленого. Отец говорит, что будет шампанское. Они получили бутылку в прошлое Рождество — берегли для нее.

Слыша радость в голосах родителей, она начинает нервничать. Она спрашивает себя, как скоро они разочаруются в ней, сколько времени на это потребуется — дни или хватит и часов? Прошла неделя со дня прощальной встречи. Вчера она узнала адрес детского сада Гарриет. Она хочет проехать мимо дома Гаста и Сюзанны, хочет подождать там, узнать их маршруты.

После разговора с родителями она звонит Рени, наговаривает послание в голосовую почту, сообщает, что временно уезжает к родителям. Она сворачивается на диване и засыпает на несколько часов, просыпается только с возвращением Уилла. Уилл укладывает ее головой себе на колени. Играет с ее волосами.

Она воображает, что это Таккер трогает ее, вспоминает танец, вспоминает, как он приводил ее в чувство, когда она ударилась головой.

Она рассказывает Уиллу о своем плане.

— Мне будет не хватать тебя, — говорит он. — Но, кажется, это разумное решение. И ведь потом ты вернешься, да?

— Да, я собираюсь вернуться. Я сама